Александр Горянин

из книги "МИФЫ О РОССИИ И ДУХ НАЦИИ"

                                             Утверждение о несовместимости России и Запада вызывает в памяти еще один бродячий сюжет. За последние годы не-утомимые зарубежные политологи не раз устраивали научные посиделки на одну из самых пустых тем, какую только в силах измыслить досужий ум, а именно: "Является ли Россия частью Европы?" Приезжают на них и российские участники (отчего не приехать, если все оплачено?). Виду не подают, но тема для на-шего человека недостаточно увлекательна. Нет у нас европей-ской одержимости, столь типичной для Польши, Румынии и т.д. - стремления быть и слыть Европой, Европой, Европой. Как правило, к подобным географическим радостям наш брат отно-сится спокойно, ибо где-то на уровне подкорки твердо знает, что Россия - это такая величина, которая не может быть (и не нуждается в том, чтобы быть) частью чего бы то ни было. Ну объявите нас не-Европой, что дальше? По отсутствию каких-либо практических приложений данный сюжет имеет мало себе равных. К какому бы выводу ни пришло ученое собрание, это будут только слова. А раз так, каждый вправе иметь, не спра-шивая чьего-либо разрешения, свою Европу. И не спорить с теми, для кого она заканчивается на германо-польской границе, пусть заканчивается.

Правда, от европейских политиков сегодня, наоборот, не-редко слышишь: "Европа простирается до Владивостока" (за-падному уху как-то вообще приятно слово "Владивосток"), и, скорее всего, это заявление - просто следствие трезвого анали-за. Да, качество жизни на бескрайних зауральских просторах немало (выражаясь мягко) отстает от того, что принято назы-вать "европейскими стандартами". Но качество жизни еще более ощутимо отстает в Албании. Мало того, жизнь показала, что от-несение к Европе Сибири - не предел расширению первой. У английских моряков было присловие: "Где соленая вода, там и Англия". Когда ОБСЕ принимала в свои ряды азиатские страны СНГ, оно явно исходило из принципа: "Где Россия, пусть даже бывшая, там и Европа".

Кажется, не существует труда, специально посвященного значению России для Европы, эту тему задевают лишь по касательной. Даже странно, почему отечественные историки не по-трудились написать подобный трактат - неужели русское само-сознание совсем не трогает данная проблема? (У поляков воз-действие Польши на мир обсуждают даже герои художествен-ной литературы.) Иногда кто-нибудь напомнит, что наши пред-ки заслонили Европу от Дикого Поля и Золотой Орды, сломали шею Наполеону и Гитлеру. "Знаем, знаем", - говорим мы и переключаемся на что-то другое.

Почти никто не отдает себе отчет в том, каким важным был русский фактор в судьбах Европы уже тысячелетие назад. Когда князь Владимир, сидя в Киеве, размышлял около 986 го-да, какую веру избрать для своего народа, судьба континента была на распутье. Предпочти Владимир мусульманство, Европа очень скоро оказалась бы в мусульманских клещах, ибо это ди-намичное вероисповедание господствовало в то время на ее за-падном конце - на Пиренейском полуострове, а также на Си-цилии. Не исключено, что эти клещи однажды сомкнулись бы.

Избери Владимир иудаизм, это почти наверняка привело бы к восстановлению на юго-востоке Европы иудейского Хазар-ского каганата. Чем был этот каганат? По существу, Новым Иудейским царством, еврейским Новым Светом, созданным на просторах Причерноморья, Крыма, Северного Кавказа и ни-зовьев Волги 700 лет спустя после разрушения Иерусалима рим-ским императором Титом. Просуществовав чуть менее двухсот лет, Хазария (Артур Кёстлер в работе "Тринадцатое колено" доказательно описывает ее как одну из великих держав IX-X ве-ков) была разгромлена родным отцом Владимира, князем Свя-тославом. При "хазарском" выборе Владимира иудаизм воцарил-ся бы от Каспия и Дуная до Балтики и Белого моря. Излишне говорить, что и в этом случае мировое развитие пошло бы иным путем.

В случае же принятия Владимиром латинского толка хри-стианства, в Восточной Европе со временем возможно утверди-лась бы мощная коалиция славян-католиков или, не исключено, даже единое русско-польское государство, и это тоже означало бы совершенно иной сценарий хода европейских событий.

Помимо нынешних великих держав, Европа помнит по крайней мере еще десять, целиком, частью или каким-то краем размещавшихся на ее просторах в разные исторические перио-ды после крушения Рима. Семь из них очевидны: Византия, Священная Римская империя, Золотая Орда, Испания, Высокая Порта (Турция), Австро-Венгрия и Германия. Еще о трех дога-дываются далеко не все, ибо их "великодержавность" была не-долгой. Это Швеция (между Вестфальским миром 1648 и Ни-штадтским миром 1721), Польша (между Люблинской унией 1569 и концом правления Яна Собеского в 1696), а также, по-вторюсь, согласно Кёстлеру (и не только), Хазария IX-X веков. Так вот, семь из десяти среди них были низведены в разряд обычных стран либо распались на составляющие главным образом благодаря военным усилиям Руси-России.

А еще, как говорится, отдельной строкой - не пустяк ведь! - снова напомним, кто положил конец бодрому маршу Наполе-она и Гитлера к мировому господству. Это все к вопросу о зна-чении России для европейской истории.

Разрушение империй подталкивало Европу к эпохе нацио-нальных государств. Идея национального государства должна была рано или поздно победить - и победила - именно на этом материке. Сегодня народы на западе Европы завершают политический круг, первыми в мире встав на путь, ведущий (без насилия, с добровольного согласия народов), к наднациональному государству. И как же характерно, что второе наднациональное государство в Европе (и мире) имеет шанс возникнуть благода-ря России! Она с переменным успехом трудится над его созда-нием, а что до скептиков и насмешников, дискуссию с ними имеет смысл отложить лет на двадцать.

СЛОЖНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ПРОСТЫХ ПРИЧИН

Более или менее установлено, что все разнообразие моделей развития в Европе сводимо к двум. Этносы, предел терри-ториальному расширению которых, особенно после Великого Переселения народов, был положен сильными соседями и при-родными рубежами, поневоле обращались к интенсивному способу ведения хозяйства. Они претерпели на этом пути тьму ли-шений, зато приучились к систематическому, без рывков, труду, изобрели тьму полезных навыков и технологий, и, по истечении всего-то какой-нибудь тысячи лет, были ощутимо вознагражде-ны. Яркий пример - история голландцев от франкского завое-вания до завершения нидерландской революции, т.е. до начала XVII века.

Вторая модель наглядно воплотилась у восточных славян, поселившихся в краю почти без четко обозначенных природных рубежей. Лишь на юго-западе вставала стена Карпат и обитали сильные соседи, да на юге таило угрозу Дикое Поле. На прочих путях раскинулись почти нетронутые леса. Можно было углуб-ляться все дальше и дальше на восток и север, селиться вдоль бесчисленных рек, где, как справедливо заметил Г.П.Федотов, проще было выжечь и распахать кусок ничьего соседнего леса, чем удобрять истощившееся поле. На всяком новом месте за не-делю ставилось деревянное жилище. При таком обилии леса кто бы стал тратить силы и время на каменное, чтобы оно потом держало его на месте, как якорь?

Вот где истоки нашей экстенсивной психологии, нашей легкости на подъем, позволившей русскому этносу заселить огромные пространства. Видимо, точно так же вел бы себя любой народ, независимо от языка и расы, оказавшись в этом углу мира, у края бесконечного леса - сказочно богатого, но не враждебного, как в тропиках. Экстенсивная модель поведения, бу-дучи усвоена большинством отдельных личностей, стала моде-лью поведения их государства. Вся история нашей страны - это, с одной стороны, блаженное следование данной модели, а с другой - попытки ее преодолеть. Попытки эти были то успеш-ными, то нет, и предпринимались то под влиянием иноземного примера, то по внутреннему императиву.

Другим судьбоносным для нас обстоятельством стало то, что в момент своего обращения к христианству русские, в отли-чие от большинства других наций-прозелитов, получили Священное Писание не на чуждом ему языке (латыни, греческом или древнееврейском), а в понятном переводе славянских апостолов Кирилла и Мефодия. Это не могло не сделать русское православие более домашней, демистифицированной, народной религией, чем латиноязычный католицизм. Случайно ли, что на-родная масса присвоила себе у нас имя христиан (крестьян)?

Однако, по меткому наблюдению того же Г.П.Федотова, именно из-за этого на Руси не возникло присущего Западу типа монастырской учености, в основе которого лежало непременное знание монахами латыни и приобщение - через латынь - к со-кровищам римской философии, истории, литературы. В Запад-ной Европе на почве этой монастырской учености выросли уни-верситеты, возродились "семь вольных искусств". Из-за того, что главные проводники просвещения на Руси не были обязаны изучать древние языки, подобного не произошло в землях на-ших предков, и наоборот, проистекло накапливавшееся отста-вание в науках и технологиях. Данное обстоятельство - досад-ный изъян нашего исторического наследия, по крайней мере, на материалистический, картезианский, позитивистский взгляд.

Европа приняла эстафету христианства из рук падающей Западной Римской империи и за десять веков саморазвития пришла к идее гуманизма. Русское же православие, а стало быть и русское общество, пять веков оставалось под духовным па-тронатом живой и все еще могущественной Восточной Римской империи (условно называемой теперь Византией), где, как счи-тается, постепенно побеждало нечто иное - исихазм. Гуманизм породил европейское Возрождение, исихазм на русской почве - "Святую Русь", этический и общественный идеал всеобщей святости.

Русский народ, говорит известный эмигрантский богослов А.В.Карташев, "устами своих певцов, былинных сказителей и поэтов" назвал свою страну Святой Русью. "По всем признакам, это многозначительное самоопределение... - низового, массово-го, стихийного происхождения". Ни одна из христианских наций не вняла самому существенному призыву церкви "именно к свя-тости, свойству Божественному", лишь Россия дерзнула "на сверхгордый эпитет" и отдала этому неземному идеалу свое сердце (Русское Возрождение, № 42, 1988).

Поразительно, если вдуматься. Не "добрая старая" (как Англия), не "прекрасная" (как Франция), не "сладостная" (как Италия), не "превыше всего" (как Германия), а "святая". Есть авторы, например Виктор Тростников, вполне убедительно (по крайней мере, пока их читаешь) обосновывающие утверждение, что в XVI веке этот идеал был достигнут, что Святая Русь была реальностью.