Когда мы стали чужими. Ростислав Ищенко

За последние десять лет я прочитал огромное количество текстов — от претендующих на теоретическую глубину статей до мелочных дискуссий в социальных сетях, посвящённых теме взаимоотношений «коренных» русских и русских, «понаехавших» с окраин империи. Будучи сам «понаехавшим», я понимаю, что во многих случаях аргументация «коренных» беспомощна и провальна.

Начиная от самого понятия «понаехавшие». Мы все таковыми являемся в каком-то поколении. В момент распада балто-славянского единства праславяне занимали узкую полосу болот между верхней Вислой и средним Днепром. Территория их расселения ориентировочно совпадала с современным Полесьем, растянувшись от Вислы до современных Смоленска и Киева. На остальные территории славяне «понаехали». Так же, как «понаехали» на большую часть территории своего современного расселения тюрки из Восточной Азии.

Более того, всю Европу наши предки (пришедшие, согласно современным теориям расселения кроманьонцев из Африки, через Ближний Восток и Кавказ) заселили всего 30–35 тысяч лет назад. С точки зрения истории мы все «понаехали» в Европу совсем недавно и постоянно перемешиваемся, перемещаясь туда-сюда. Кто-то идёт на восток, кто-то идёт на юг, кто-то на запад, а кто-то и на север.

Я знаю историю своего рода лет на 150–200 назад. За это время мои предки и кровные родственники жили на всём пространстве от Люблина до Магадана и от Орши до Кишинёва и Минеральных Вод, хоть основным ареалом рода всегда оставался треугольник Орша — Киев — Глазов, охватывавший все три славянские республики бывшего Союза от среднего Днепра до Южного Урала. Из моих знакомых только предки Жени Спицына живут в Москве с XVII века. Остальные, если они знают своих предков, легко обнаружат, что два-три поколения назад те жили совсем в другом месте. В нашей огромной стране народ, несмотря на внешнюю укоренённость, всегда проявлял завидную мобильность. Иначе бы страна не состоялась и не удержалась.

И часто задаваемый в качестве «неубиенного» аргумента вопрос «почему вы не уехали в Россию раньше?» считаю глупым. Хотя бы потому, что даже из Таджикистана, из Казахстана, с Кавказа все русские не уехали. А Украина не Казахстан — это русская земля. Кроме того, 50 миллионов разово уехавших никакая Россия не переварила бы. Да и надо смотреть правде в глаза. До самого 2014 года поток миграции был двусторонним. С Украины в Россию ехали в основном люди молодые. Ехали на работу, потому что зарплаты в России были больше. Из России (особенно с Севера) на Украину ехали пенсионеры, уже заработавшие деньги и желавшие остаток жизни прожить на Юге. В Южной Бессарабии, под Николаевом и Херсоном, в Приазовье и даже под Одессой и в степном Крыму (час езды до моря) жильё стоило дешевле, чем в Сочи и на Северном Кавказе.

Была и бизнес-политическая либеральная миграция, осваивавшая Киев как «маленькую Москву»: всё чуть хуже, но намного компактнее, либеральнее, дешевле и спокойнее. То, что в Киеве считается высочайшим темпом жизни, в Москве — темп отдыха и развлечений.

Конечно, с Украины в Россию ехало больше, но обратный поток тоже был заметен, а каждый же видит то, что хочет видеть, и слышит то, что хочет слышать. Критика «российских ужасов» от «коренных» россиян на Украине звучала громко и влияла на мозги не хуже, а лучше соросовских учебников и всех потуг USAID.

В общем, продолжать «критику бытовых ошибок», допускаемых «коренными» в «переругивании» с «понаехавшими», я могу бесконечно. Но не буду. Потому что в главном я с ними согласен: «украинские русские», «южнорусские», «лучшие русские», «русские со знаком качества» и прочие экзотические породы русских, возникшие на постсоветском пространстве, в своей «альтернативной русскости» зачастую оказываются хуже бандеровцев, нанося русскому миру, русскому единству и русскому государству больший вред свои нытьём, чем самые матёрые бандеровцы наносят своей агрессией. Тем более что агрессии у «альтернативных русских» тоже хватает, и чем дальше, тем её становится больше.

Я долго не хотел писать на эту тему, поскольку понимал, что немедленно нарвусь со стороны «альтернативных русских» на обвинение в том, что поступаю как в известном анекдоте: «А ты тони-тони нерусская морда». Между тем я всегда выступал за то, чтобы как можно больше людей покинуло Украину. И в 2014 году писал об этом неоднократно, предупреждая, что завершится «праздник майдана» коллективным жертвоприношением.

Тогда «альтернативные русские» отвечали мне, что ты, мол, сбежал, а мы не такие трусы, мы тут остались бороться. Правда, после убийства Бузины подавляющее большинство «храбрых борцов» оказалось с поджатым хвостом кто в Москве, а кто и в Гомеле. Но большинство всё равно осталось, будучи свято уверенными, что им-то ничего не грозит.

Тем не менее и сейчас я считаю, что чем больше людей покинет Украину, тем лучше. Только руководствуюсь я уже не моральными, а прагматическими мотивами. Меньше людей — меньше возможностей продолжать сопротивление (значит, быстрее победим) и меньше шансов после окончания боевых действий сохранить или восстановить хоть какую-то украинскую государственность. Я никогда не скрывал, что считаю любую украинскую государственность враждебной и потенциально опасной для России. Поэтому, с моей точки зрения, чем меньше у неё шансов восстановиться, тем лучше.

Только в Россию я уже никого не зову. Те жалкие остатки не «альтернативных», а просто русских, которые там сидят по тюрьмам и прячутся по домам не столько уже от СБУ, сколько от ТЦК, если доживут, сами приедут. Но скорее Россия придёт к ним. Остальные пусть лучше спасаются в Европе. В этом плане, с моей точки зрения, фильтр в Шереметьево — вещь очень полезная, но слишком уж крупноячеистая, во всяком случае «альтернативных русских» пропускает массово (многим ведь хватило ума не писать про «русский корабль» и «смерть ворогам» в социальных сетях).

Но и сегодня я бы не стал письменно рефлексировать по этому поводу, так как до последнего времени, буквально до вчерашнего дня, не мог точно сформулировать: где, как и по какой причине мы разошлись с «альтернативными русскими»? Почему, когда они говорят хорошо известные мне и вроде бы правильные вещи, меня накрывает тёмная волна возмущения. «Коренных» «альтернативные» упрекают в том, что их неприятие «понаехавших» основано на подсознательном стыде за Россию, которая «не пришла и не спасла русских». Но я-то вроде бы в России живу с 2014 года, то есть меня стыд за то, что было раньше, глодать не должен, а с 2014 года Россия последовательно приходит и спасает русских, и не где-нибудь, а именно на Украине.

Так что не скрываемый стыд причина неприятия. И где-то рядом (вот-вот нащупаешь) годами бродила формулировка причины и так же годами ускользала в вихре безумных дискуссий кто, когда и куда должен «вовремя уехать» и кто, кого, когда и как «вовремя спасти».

Но вчера количество перешло в качество. Если о чём-то долго думаешь, бывает, что решение проблемы приходит в виде озарения, как периодическая система элементов, по легенде приснившаяся Менделееву. Дело в том, что ситуация на Украине принципиально отличалась от ситуации в Таджикистане или Прибалтике именно тем, что, в отличие от других союзных республик, Украина и Белоруссия такая же исконная русская земля, как собственно Россия. Это не земли, осваиваемые русскими. Это и есть русские земли, на которых жили русские люди.

На Украине 86 процентов населения в конце 90-х во время эксперимента Института Гэллапа взяло анкету на русском языке, таким образом признав его родным, как говорят англичане, «языком матери» — тем языком, который младенец слышал, ещё не умея говорить сам, языком его первого знакомства с миром, языком его предков. Это также значит, что русская культура и русская идентичность были естественны (автохтонны) для подавляющего большинства населения Украины. То есть по сути своей они были русскими. Да и фактически на Украине каждый второй если не в первом, то во втором-третьем поколении был «понаехавшим» из России.

В Таджикистане русские могли обращаться к большой России и указывать на то, что таджиков больше, они до зубов вооружены и выстоять против них относительно небольшая русская община не может. В той или иной степени это справедливо и для других бывших республик Союза. Даже там, где русские составляли до 50 процентов, противостоять местной государственности было тяжело. Но на Украине русские и были государствообразующим народом — подавляющим большинством, причём не пришлым, а жившим на своей земле. От кого их должны была спасать Россия? От самих себя?

«Коренные» не правы, когда говорят «понаехавшим» с Украины, что они «пролюбили» собственное государство. Нет. Они его целенаправленно таким и построили. У них как в черномырдинском анекдоте: «Какую партию ни создаём, получается КПСС» — какое государство они ни создают, получается Украина.

Почему?

Да именно потому, что они сразу, ещё до того, как провозгласили себя украинцами, когда ещё не предполагали, что будут молиться на Бандеру, когда ещё были вроде бы русскими, провозгласили себя другими «альтернативными русскими», «самыми русскими из русских», ну а от «лучшерусского» до бандеровца путь короткий.

Когда мы пытались создать в Киеве клуб «Альтернатива» как возможную основу будущего общественного движения, в первый раз собралось поговорить человек тридцать, из которых половина, узнав, что деньги за русскость раздавать не предполагается, больше никак не проявились. После этого за год я объехал всю Украину, примерно половину областных центров, включая Харьков, Донецк, Днепропетровск, Запорожье, Симферополь, Одессу и Львов. Везде находились единицы, готовые вести борьбу против украинства на голом энтузиазме (поскольку это был коммерчески непривлекательный проект). И везде были десятки, готовые бороться за деньги — требования к бюджетам у них уже были готовы и они были универсальны: меняешь два слова и вчерашний борец за евроинтеграцию становится махровым «русским патриотом».

Те единицы, которые готовы были бесплатно бороться за то, чтобы Украина осталась Россией, которым действительно не хватало только организующего начала, и до 2014 года пытались выступать (только их было так мало, что никто эти выступления не замечал), и во время майдана «Беркуту» собирали и на еду, и на сухие носки, и даже на зубную пасту, так как людей выдернули по тревоге, а потом неделями никому не приходило в голову позаботиться об их элементарном быте: первые пару недель отдыхающая смена спала, не раздеваясь, в тех же автобусах, в которых приехали блокировать «майдан».

Только это действительно были единицы — до пары сотен активистов на всю Украину, 90 процентов из которых оказались в России уже в конце февраля — начале марта 2014 года, так как прекрасно знали, что победа путча для них лично означает смерть (вероятно, вместе с семьями): слишком хорошо их знали и нацисты, и спецслужбы, в том числе американские.

Меня лично последний раз американцы пытались купить летом 2013 года, когда со мной изъявил желание встретиться один из советников экономического отдела посольства, якобы чтобы поговорить о перспективах Таможенного союза и ЕС для Украины. При этом его больше интересовали мои планы, финансовое положение и наличие/отсутствие бытовых проблем. Осознав, что ничего такого, чего бы у меня не было, они мне предложить не могут, уже через десять минут он перестал интересоваться «перспективами для Украины» (так и не затронув эту тему) и, любезно попрощавшись, отправился восвояси. Тогда, вернувшись домой, я сказал жене: «Хотели дать денег, но не вышло, теперь, когда будет путч, придут убивать». У других (с американцами или без) ситуация была похожей.

Итак, 200–300 человек, бежавших в Россию сразу после победы майдана. Ещё две-три тысячи человек, пытавшихся продолжить борьбу на Украине под впечатлением крымской операции в расчёте на то, что хунта быстро кончится, которые в большинстве своём (за исключением до сих пор оставшихся на Украине единиц) перебрались в Россию в 2015–2017 годах (по мере усиления репрессий). Ещё, возможно, 200–300 тысяч человек, молча ждущих приход России. Вот, собственно, и всё что осталось от 44,2 миллиона (85 процентов от 52 миллионов) русских на Украине.

Ненавидит бандеровцев гораздо больше людей, там счёт идёт уже на миллионы, но они точно так же ненавидят и Россию, которая «не пришла и не спасла» русских Украины от самих себя. Они-то и составляют активную крикливую и заметную прослойку «альтернативных русских» (с лёгкой руки Александра Роджерса их ещё называют «вместорусскими», но, с моей точки зрения, термин «альтернативные русские» точнее, так как сами себя они считают именно русскими, и не просто русскими, а лучшими из возможных русских).

«Альтернативным русским» на Украине не приходит в голову, что если Россия была «обязана» спасать их от самих себя в их собственном русском государстве, то с тем же успехом русские в России могли требовать от них «прийти и спасти»: в России в 90-е годы общее положение было значительно хуже, чем на Украине.

От кого спасать 44 миллиона русских на их собственной земле, где они составляют абсолютное большинство? Только от самих себя.

Но здесь есть и ещё один нюанс. Сама постановка вопроса: ОНИ должны прийти и НАС спасти — незаметно делила русских на ОНИ (которые нам чем-то обязаны) и МЫ (которым обязаны все). Только вот русские, которым все обязаны, — это и есть украинцы. Круг замкнулся.

У меня больше нет вопросов, почему в начале 90-х нас было так много и у нас ничего не получилось, почему мы проиграли свою борьбу и потеряли Украину в пользу бандеровцев, которые до конца 90-х боялись вспоминать про Бандеру и свои «героические» будни в составе СС «Галиция»?

Именно потому, что нас никогда не было много. Так только казалось. На самом же деле большинство русских на Украине сразу же, ещё с конца 80-х годов, избрало для себя альтернативную русскость, отделив МЫ от ОНИ, себя от России и русских в России, признав себя лучшими («белой костью»), а тех, которые ОНИ, — обязанными спасать, помогать и каяться за то, что плохо помогают и не вовремя спасают.

«Альтернативные русские» очень любят стенать, что их считают «русскими второго сорта». Но это же естественно: они же сами поделили русских на сорта, отведя себе место в высшем сорте, но не смогли удержаться на заявленной высоте. «Второй сорт» для них — это ещё благотворительность, могли бы и вовсе в пересортицу списать.

В общем, как ни печально это сознавать, но чужими с «альтернативными русскими» мы стали ещё в конце 80-х — начале 90-х годов. Просто сразу это в глаза не бросалось: поначалу, после проведения ментальной границы между МЫ и ОНИ, проблемы, темы, взгляды ещё были общими, медленно, но с ускорением необратимо расходясь. В конце концов, разошлись мы настолько, что те, кто вчера требовал от нас освобождения от бандеровщины, заявив «вы нас неправильно освобождаете — недостаточно быстро и нежно», взяли в руки оружие и уже четвёртый год убивают освободителей.

Вся разница между бандеровцем и «альтернативным русским» заключается в том, что бандеровец — открытый враг, а «альтернативный русский» уверен, что он свой, когда же он понимает, что слишком далеко зашёл в своей альтернативности и давно перестал быть своим, в злобе и отчаянии становится более опасным зверем, чем отпетый нацист, так как именно украинский нацизм — конечная точка дрейфа «альтернативной русскости». В конце концов, даже в Галиции украинство с этого и начиналось — с провозглашения себя частью русин «альтернативными», лучшими, чем остальные русины (украинцами). Не прошло и полувека с появления первых «альтернативных», как они не без успеха попытались вырезать в Галиции русинов настоящих.

Так завершается любая альтернативность. И нынешние альтернативные плохи не тем, что поздно уехали или не так боролись. Они плохи уже самим фактом самого существования, раскалывающим русскость на части. Плохи они и тем, что пытаются перенести провалившийся на Украине эксперимент альтернативности на территорию России. Они потенциально несут смерть и разрушения. За это их и не любят. А у них выбор небольшой: либо вернуться в нормальную неальтернативную русскость, либо сгинуть, отравленными собственной желчью.

Ростислав Ищенко