Как США вырастили своего смертельного врага

Ровно 50 лет назад, в июне 1971 года, США отменили эмбарго на торговлю с Китаем, и теперь эта страна прямо на глазах обгоняет США по целому ряду ключевых экономических показателей. Каким образом Вашингтон собственными руками создал себе глобального конкурента и как на принятие такого решения повлияло противостояние Запада с СССР?

«Китай: совершенно новая игра» – эта фраза на обложке одного из выпусков американского журнала Time практически сразу стала слоганом принципиально нового периода в отношениях США и КНР, начавшегося в 1971 году. Хотя повод для этой публикации, на первый взгляд, был не самый незначительный: в апреле того года сборная США по настольному теннису стала первой официальной американской делегацией, которая побывала в Пекине с момента образования КНР в 1949 году. Однако уже через пару месяцев США отменили торговое эмбарго против Китая, введенное после его вступления в войну в Корее.

Вскоре после этого в коммунистической стране по пути в Пакистан приземлился госсекретарь Генри Киссинджер, встретившийся без протокола с главой Госсовета КНР Чжоу Эньлаем. Итогом же этой «пинг-понг-дипломатии» стал состоявшийся в 1972 году исторический визит в Китай президента США Ричарда Никсона – одно из поворотных событий в истории отношений двух стран.

Год, который изменил все

О том, как отмена антикитайского эмбарго была воспринята в Америке, можно судить по газетным публикациям полувековой давности. New York Times в номере от 11 июня 1971 года писала, что наибольшее воодушевление это решение вызвало у американских экспортеров – в списке из 47 товаров, которые теперь можно было вывозить в Китай, оказались сельскохозяйственная продукция, бытовая техника, автомобили и сталь. Правда, официальные лица тогда признавали, что первоначально снятие эмбарго мало повлияет на рост экспорта из Соединенных Штатов в КНР, поскольку весь объем китайского импорта на тот момент составлял лишь около 2 млрд долларов. Для сравнения: по итогам прошлого года КНР импортировала товары в объеме более 2 трлн долларов – рост показателя составил три порядка за полвека (хотя, несомненно, следует учитывать и серьезное обесценение доллара за этот же период).

Однако некоторые американские бизнесмены уже тогда понимали, что открытие торговли с Китаем чревато для них крупными проблемами. Вот что, к примеру, заявлял New York Times от лица легкой промышленности США глава компании Crompton Говард Ричмонд:
 

Отложить в сторону идеологические разногласия с Китаем американцев заставил комплекс экономических и политических причин. Прежде всего, к началу 1970-х годов длинная волна послевоенного роста мировой экономики была исчерпана, и первые симптомы нового кризиса уже дали о себе знать. Одним из них стал надвигающийся развал созданной в 1944 году Бреттон-Вудской финансовой системы, основанной на привязке доллара США к золоту и фиксированном курсе обмена других валют на доллар. В начале того же 1971 года о выходе из Бреттон-Вудского соглашения объявила ФРГ, а через несколько месяцев после этого аналогичное решение приняли и США. Это запустило серию девальваций национальных валют во всем мире и резкий скачок инфляции, которая в Штатах к тому моменту уже находилась на уровне более 6% — максимальном за почти два десятилетия. Таким же был и показатель безработицы – короткий промежуток капитализма всеобщего благосостояния явно уходил в прошлое.

Для выхода из кризиса Америке требовались новые внешние рынки, и Китай, население которого на тот момент составляло порядка 800 млн человек, выглядел одним из самых перспективных вариантов. Уже в момент снятия торгового эмбарго экспорт в Китай рассматривался как возможность улучшить торговый баланс США и стимулировать американское производство. Наконец, тогдашняя американская администрация рассчитывала сыграть на противоречиях внутри социалистического лагеря – как известно, в результате конфликта на пограничном острове Даманский в 1969 году отношения между Китаем и СССР ухудшились до предела. Советское руководство после этого само стало активно искать точки соприкосновения с Западом, а китайские власти стали понемногу сворачивать «культурную революцию», которая дестабилизировала экономику страны.

На пути в «Чимерику»

После этого формирование американо-китайского альянса было лишь вопросом времени. В последние годы правления Мао Цзэдуна американцы последовательно наращивали контакты с Китаем, и в 1978 году, уже после смерти основателя КНР, это увенчалось установлением официальных дипломатических отношений с США. Сыграла и ставка на окончательный раскол соцлагеря: в 1970-е годы главной мишенью государственной пропаганды КНР стал Советский Союз, который сам столкнулся с нарастающим экономическим кризисом.

У нового поколения китайской элиты во главе с Дэн Сяопином было четкое понимание, что прежняя модель построения социализма в отдельно взятой стране оказалась тупиковой. За три с половиной десятилетия экспериментов Мао подушевой ВВП Китая утроился, но все равно оставался ужасающе низким – в 1978 году, когда китайские власти провозгласили свою Политику реформ и открытости, он составлял лишь 229 долларов. За последующие четыре десятилетия стремительного экономического роста этот показатель вырастет почти в 50 раз (10276 долларов в начале 2020 года).

Стремление Китая к открытию своей экономики для внешних инвестиций полностью совпадало с нараставшей с конца 1970-х годов новой тенденцией в глобальной экономике, которая оказалась решающей для американо-китайского партнерства. Американский бизнес не мог бесконтрольно наращивать норму прибыли внутри страны за счет наемных работников, не столкнувшись с противодействием профсоюзов. Логичным решением выглядел перенос производств в страны с дешевым и плохо организованным трудом для последующего экспорта продукции обратно в США.

При этом Запад демонстрировал в отношениях с китайскими коммунистами завидный по нынешним временам прагматизм. После того, как китайские власти в июне 1989 года подавили протесты на главной пекинской площади Тяньаньмэнь, США незамедлительно объявили о создании «единого антикитайского фронта», а «большая семерка» ввела против КНР экономические санкции. Однако уже через год они фактически были отменены. Выгоды экономического сотрудничества с Китаем, который постепенно превращался в новую «мастерскую мира», перевесили риторику соблюдения прав человека, и попытка организовать новую международную изоляцию КНР провалилась.

На протяжении почти двух последующих десятилетий экономический бум в Китае был той самой волной, которая поднимала все лодки глобальной экономики. Однако уже в первые годы нынешнего столетия наиболее проницательные наблюдатели стали отмечать, что масштаб китайского «экономического чуда» может принципиально превзойти успехи других азиатских «тигров», прежде всего Японии и Южной Кореи, которые также во многом были обязаны открытию американского рынка для их товаров. О том, что Китай способен на гораздо большее, свидетельствовал не только его необъятный внутренний рынок с населением уже более миллиарда человек, но и исторические традиции – еще три-четыре столетия назад даже европейцы признавали, что Китайская империя является самой богатой и могущественной в мире.

«Китай- это не только часть восточноазиатского капиталистического архипелага, — писал в своей вышедшей в 2007 году книге «Адам Смит в Пекине» итало-американский экономист Джованни Арриги. — Китай и не вассал Соединенных Штатов, как Япония или Тайвань. И хотя он не может сравниться с США в военной силе, а развитие его промышленности все еще зависит от экспорта в США, столь же велика — если не больше — зависимость благосостояния и власти Америки от импорта дешевых китайских товаров и от приобретения Китаем американских правительственных облигаций. К тому же Китай все активнее заменяет Соединенные Штаты в качестве движущей силы коммерческого и экономического развития в Восточной Азии и за ее пределами».

Понимание того, что Китай способен пойти гораздо дальше, чем США, вернувшие его на капиталистическую траекторию, окрепло на Западе благодаря глобальному экономическому кризису 2008 года. Именно тогда влиятельный британский историк Ниал Фергюсон опубликовал в газете Washington Post пророческую статью о том, что кооперация США и Китая принципиально важна для здоровья мировой экономики. Эту желательную биполярную конструкцию Фергюсон назвал термином «Чимерика» (China + America), быстро завоевавшим популярность. В основе кризиса 2008 года лежал огромный дисбаланс между США с их дефицитом текущего счета, превышающим 1% мирового ВВП, и странами, которые их финансируют, во главе с Китаем, писал Фергюсон.

В качестве механизма преодоления кризиса Фергюсон предлагал углубление торговых взаимосвязей внутри «Чимерики» — увеличение экспортно-импортных потоков между США и Китаем. Альтернативным сценарием, предупреждал историк, станет «обращение китайцев внутрь себя, направленное на построение «рыночного социализма в одной стране», увеличение внутреннего потребления китайских товаров и отказ от глобальной торговли как двигателя роста». В значительной степени именно этот прогноз и претворился в реальность – после начатых Дональдом Трампом торговых войн с Китаем идея «Чимерики» ушла в прошлое.

Из периферии в ядро

Дальнейшее развитие событий во многом предопределялось реакцией Китая и США на кризис 2008 года. Власти КНР в очередной раз продемонстрировали способность усваивать капиталистические рецепты – на сей раз кейнсианские, развернув беспрецедентную программу инвестиций в инфраструктуру. Эти меры позволили поддержать высокие темпы роста экономики, и уже в 2014 году она вышла на первое место в мире в показателях ВВП по паритету покупательной способности.

Это достижение можно считать лишь промежуточным, поскольку США по-прежнему опережают Китай по размерам ВВП в абсолютных числах и на душу населения, однако сокращение разрыва, опять же, выглядит лишь вопросом времени. В конце прошлого года британский Центр экономических и бизнес-исследований (CEBR) предположил, что уже в 2028 году Китай обгонит США по абсолютному размеру ВВП. К этому стоит добавить, что еще в начале прошлого десятилетия Китай вышел на первое место по доле в мировом производстве и обороту внешней торговли. Из трех ключевых параметров глобальной экономической гегемонии – производство, торговля, финансы – у Соединенных Штатов остается контроль только над последним: юань по-прежнему остается лишь кандидатом в мировые резервные валюты.

Сейчас Китаю для полноценного членства в этом «закрытом клубе» не хватает прежде всего мощного внутреннего рынка, однако тот же CEBR прогнозирует, что уже в 2023 году КНР может войти в число стран с высоким уровнем дохода населения. Во всяком случае, на это в значительной степени направлена новая экономическая доктрина руководства КНР, в основу которой положена идея «двойной циркуляции». Ее идея заключается в том, что если раньше китайская экономика циркулировала главным образом вовне, обслуживая экспортные рынки, то теперь к этому следует добавить второй круг – внутреннее потребление с опорой на рост доходов населения и новые технологии.

Совершенно очевидно, что КНР нацелена существенно повысить свой статус в глобальной капиталистической системе – пусть это и называется социализмом с китайским лицом. Китай успешно формирует такую же систему зависимости других стран от своей экономической мощи, как это в свое время делали западные державы, и выстраивает целые мировые рынки под собственные стандарты, что также является давно проверенной капиталистической стратегией.

С этой точки зрения, весьма симптоматичны регулярные заявления американских политиков об исходящей от Китая «коммунистической угрозе» — например, об этом в своем напутствии Джо Байдену в начале года говорил бывший госсекретарь США Майк Помпео, утверждавший, что Компартия Китая будет искать уязвимые места в американской администрации. За этой внезапно ожившей риторикой Холодной войны легко просматривается тревожное для Америки будущее: Китай строит такую версию капитализма, где США будет уже далеко не так комфортно, как полвека назад, когда они видели в китайских коммунистах лишь вечного младшего партнера.

Михаил Кувырко