В.Мединский. Миф о русском рабстве...Демократия в СССР

---

Главы и выдержки из книги Владимира  Мединского  " О  русском  рабстве , грязи и «тюрьме народов»           

---

Продолжение… Предыдущая часть… Начало здесь…       

---

    

 

Глава 5.  Демократия   в   СССР 

Возможно ли?!

Об  СССР  современный российский школьник и студент чаще всего знает одно — это тоже была «империя зла»! Ужасная империя,  в  которой не было и не могло быть  демократии  и прав человека.

Старшее поколение не очень согласно с этим мнением просто потому, что еще помнит Советский Союз.  В   СССР  действительно не сложилось  демократии   в  западном смысле этого слова: права избираться и быть избранным  в  органы власти, права гласно выражать свое мнение  в  печати, права не соглашаться с решениями власти и не участвовать  в  ее политике.

Не будем впадать  в  ностальгический самообман — ничего этого  в   СССР  реально НЕ СУЩЕСТВОВАЛО.

Все права граждан, провозглашенные в конституциях, от Конституции 1924 до Конституции 1977 года, оставались на бумаге, и с бумажкой этой никто не считался. Реально правили даже не Советы разного уровня, а Коммунистическая партия, КПСС. Точнее ее руководство. С каждым из ее съездов мы удовлетворенно приходили к выводу, что «руководящая роль партии» в обществе возрастает. Крамольников негласно карал Комитет Государственной Безопасности, КГБ.

Для молодых читателей, кто не помнит, как реально осуществлялась Советская власть (т. е. власть выборных Советов) на местах, рассказываю классическую схему «народного советского самоуправления» уровня, скажем, района. Итак, заседание некоего районного Совета (например Н-ского района Н-ской области РСФСР, численность жителей условно 100 000 человек) назначается на понедельник в 14.00.

Все депутаты райсовета работают на общественных началах, но, естественно, на сессию райсовета по сложившейся традиции их отпускают с предприятий на весь день, благо сессия не часто, несколько дней в году.

Райсовет, который должен рассмотреть некие важные вопросы жизни района, обычно собирается в актовом зале здания райисполкома (избираемого Советом на несколько лет исполнительного органа районной власти, по-нашему — администрации района). В этом же скромном административном здании обычно еще находится райком партии и райком комсомола, на соседних этажах, что удобно с точки зрения взаимодействия и экономии. Поэтому, кстати, зал заседаний на все три организации — один.

В 10.00 утра того же дня в том же зале собирается конференция районной партийной организации. В президиуме, в центре — первый секретарь райкома, его замы, председатель райисполкома (он всегда член бюро райкома партии «по должности», как председатель райсовета — так же обычно член бюро райкома). В зале — делегаты конференции.

Теперь главное. Среди делегатов конференции уже находится 2/3 участников будущего (через 4 ч) заседания районного совета. Почему? А как же: партия руководит и направляет, поэтому в любом Совете любого уровня «конституционной большинство» — за членами КПСС.

Удобно, когда заседания идут одно за другим. Предприятие отпустило ценного работника только на день: он до обеда «отработал» на партконференции, после обеда — на заседании Совета.

Начало представления. Первый секретарь райкома, достав на трибуне бумажку, информирует делегатов конференции, что «бюро райкома партии накануне рассмотрело… проработало… и руководствуясь… предлагает конференции принять следующие решения…»

Далее следуют подготовленные выступления делегатов и короткая дискуссия (если позволяет характер первого секретаря и хватает времени на обед, а также есть в наличии желающие «критически обсудить вопрос»). Делегаты конференции голосуют. Антракт.

В 14.00 — второе действие спланированного спектакля. Зал тот же. Публика немного меняется. Часть делегатов партконференции, кто не депутат, отправились по своим частным делам, но костяк сидит. К нему добавилась 1/3 новеньких — это те из районных депутатов, кто беспартийные и комсомольцы. В Президиуме те же самые лица, но первый секретарь райкома и председатель райсовета поменялись местами. На трибуну выходит председатель райсовета (или райисполкома, это вмешательство «исполнительной власти в законодательную» никого не смущает, тем более, что нередко — это вообще одно лицо) и зачитывает по бумажке тот же самый текст:

«На состоявшемся вчера… рассмотрели, обсудили, проработали»… Далее идет новелла: «Прошедшая накануне партийная конференция района также рассмотрела… и руководствуясь… решила…»

Все согласно кивают. Далее можете продолжить сами…

Предположить, что партконференция (делегаты — ну, почти рядовые члены партии, по крайней мере, не получающие напрямую материального вознаграждения) не поддержит полностью и безоговорочно предложения бюро горкома, то есть профессионального аппарата, еще теоретически можно. Говорят, такое иногда бывало. Это всегда — ЧП областного, иногда республиканского масштаба. Но вот предположить, что Совет может не согласиться и не поддержать решение партконференции — уже невозможно даже теоретически. Точнее математически.

Не буду, дорогой читатель, проводить напрашивающихся аналогий с современной действительностью. Как пелось в популярной песенке времени «расцвета застоя»: «Думайте сами, решайте сами… иметь или не иметь». Я, конечно, имею в виду демократию.

В общем, никакой демократии, никакого «народовластия» (это я не подделываюсь под советский стиль, а просто перевожу слово «демократия» с греческого на русский) не существовало и в помине.

Все это совершенно справедливо. Но ведь была и другая сторона советской власти, о которой сейчас говорить не принято.

В конце концов, демократия — это еще и защищенность отдельного, особенно рядового, человека. Это и возможность самостоятельно изменить свое положение в обществе. А по обоим этим параметрам советский строй был, по крайней мере, не хуже западных демократий, а то и лучше.

И еще. Многие считают советский строй чем-то чужеродным для России, принесенным с Запада. Идеология марксизма действительно принесена с Запада и не имеет глубоких корней в народной русской традиции. Но Советы — как раз очень русская система власти. И уходит она корнями в Земские соборы.

Сущность советского строя

Классическая позиция сторонников демократии такова: демократия начинается с того, что собирается орган, который учреждает самые основные принципы нового политического устройства. Прямо как в США: «Мы, народ Соединенных Штатов, даем сами себе эту конституцию…»

В 1917 году пропагандировался созыв как раз такого органа: Учредительного собрания.

Теория была такая: Учредительное собрание — это как бы собрание из 60 или 70 миллионов взрослых россиян, отдельных самостоятельных личностей, которые учреждают сами себе образ правления и верховную власть. Эти люди не могут все сразу собраться в одном зале или на одном поле и поэтому они выбирают своих представителей, чтобы учредить новую власть.

На местах те же самые отдельные личности выбирают местные органы власти. Муниципальные городские думы, волостные и губернские собрания — это та низовая власть, которая пусть себе и существует до и независимо от верховной власти, которую установит Учредительное собрание.

Россияне вполне готовы избирать и быть избранными. Они вполне могут и учреждать новые формы власти. В 1917–1918 годах прошел Церковный Собор русской православной церкви. На нем было восстановлено Патриаршество и избран патриарх Тихон. Так же, наверное, большинство проголосовало бы и за царя… если бы им дали слово. Но, конечно же, они не проголосовали бы за царя Николая II (тем более после постыдного поражения от «макак-япошек», «кровавого воскресенья», Распутина и бессмысленного четырехлетнего участия в общемировой бойне) и не стали бы утверждать на престоле «скверную полунемецкую династию», как назвал Романовых неискоренимый монархист Пуришкевич.^[352]

А самое главное — большинство народа хотело не парламентской демократии. Она казалась им слишком формализованной и «холодной». Образом демократического правления для них был скорее сход на местах или Собор, то есть орган, в который выбирают своих представителей сословия и жители территорий. На таком Земском соборе должны быть представлены не личности, а группы людей. Цель Собора — учитывать коллективные интересы, а не частные.

Образом Собора на местах становится вовсе не выборная в городе или на территории Дума, а сход крестьян или горожан либо Совет.

Совет — это вообще поразительная система власти, удивительная помесь Земских Соборов Московии и парламентаризма. Советы родились как такие маленькие, местные Земские соборчики… Маленькие, местные, но собранные и оформленные именно как Земские соборы.^[353]

На первый взгляд, Советы — очень примитивная форма власти, какой-то гибрид митинга с парламентом, исполнительной властью и даже с элементами суда одновременно.

Первые Советы руководили военными действиями, хозяйством, общественной жизнью, даже женили и разводили. А выборы  в  них велись разными партиями. И получалось — внутри советской системы был возможен и какой-то своеобразный парламентаризм, партийная борьба и т. п.

Но возможна советская власть и без партий, — они здесь не обязательны: могут быть, а могут и не быть.

Эта нерасчлененность функций совета непонятна для европейцев.  В  том числе и для  русских  европейцев — для европеизированного  русского  городского слоя. Но это недостаток только с их точки зрения. Для большинства россиян вовсе не нужно расчленения власти по функциям, разделения ветвей власти.^[354]

 В  феврале 1917 года начали расти как грибы Советы рабочих и солдатских депутатов, а  в  провинции — Советы крестьянских депутатов: волостные, уездные и губернские. Долгое время Петроградский совет фактически выполнял роль Всероссийского совета, — тем более, приехать  в  Петроград можно было не из всех районов страны. Так  в  Московии Земский Собор иногда избирался меньшинством населения, голосами жителей Москвы и окрестностей, но считался именно Земским собором, то есть собором всей Земли.

При этом и всеобщие Соборы всея Земли — всероссийские съезды Советов появляются очень быстро.^[355]

4–10 июля 1918 года Пятый Всероссийский съезд Советов принял конституцию Советской России. Он официально закрепил создание нового политического строя: советской власти.

Партийной борьбы внутри советов больше не было: большевики уничтожили и запретили все партии, кроме своей собственной. Поэтому уже  в  1920-е годы власть самих по себе Советов значила меньше, чем партийная власть ВКП(б), кактогда называлась КПСС. Номенклатура, то есть чиновники-коммунисты, фактически решали все вопросы, а Советы все больше становились ширмой. Не зря же этот строй называют еще «партократией». Фактически рычаги управления государством  СССР  находились  в  руках верхушки КПСС.

Но при всех своих недостатках советский строй давал возможность выражать свою позицию большим корпорациям: жителям городов и субъектов федерации, народам, профессиональным союзам. Он был сложным гибридом представительной, непосредственной и сословно-представительской  демократии , во многом выраставшим из традиции Земских Соборов.

Советский человек участвовал в работе Советов разного уровня, выбирая в него депутатов, давая им наказы как часть трудового коллектива. Это создавало, по крайней мере, иллюзию того, что он становится субьектом права и обладает реальными политическими правами.

Но в этом смысле и западный человек участвовал в работе парламентов и прочих демократических учреждений, выбирая в них своих представителей. Чаще всего представителей политической элиты своей страны. В Британский парламент за всю его историю всего 5 раз входили профессиональные рабочие. А вот в Советы они реально входили. Опять фикция?

Н. С. Хрущев.

Яркий пример выдвиженца советской эпохи. Начинал шахтером. Стал лидером сверхдержавы. Закончил почти счастливо пенсионером на огороде.

Кто он был? Двуличный партократ? Раскаявшийся убийца? Беспринципный предатель, оплевавший память своего покровителя? Или человек, сумевший сохранить  в  сердце человечность, способность к состраданию, искренне признавший свои ошибки? Свернувший страну  в  сторону с колеи тотального террора? Бог — судья…

Да — с одной стороны. Советы всех уровней реально значили все меньше, а партократия — все больше. Нет — с другой стороны. Потому что депутаты Советов всеже могли что-то решать — пусть  в  очень ограниченных масштабах.

Возможность управлять государством у отдельного человека при советской власти была невелика: для этого ему следовало стать чиновником  в  системе партийных назначенцев, ему следовало сделать партийную карьеру, войти  в  узкий круг тех, «кого партия знает» и «кому партия доверяет». Но ведь никто не мешал рядовому человеку вступать  в  КПСС делать партийную карьеру. И есть много примеров того, как эту карьеру делали люди, начинавшие очень с немногого.

Конечно, даже став партийным функционером, чиновник мало что решал. Бюрократия всегда работает, подчиняясь импульсам сверху, а не снизу. Впрочем,  в  таком громадном государстве как Россия, центральное управление, как правило, всегда недемократично.

До 1917 года у трона стеной стояло дворянство — аристократия. Теперь  в  этой роли выступала верхушка КПСС, профессиональные партийные функционеры. Качество, конечно, другое… Аристотель назвал бы номенклатуру скорее не аристократией, а олигархией, которая сама захватила власть.

Но и там, и тут — кучка людей, присвоивших себе право распоряжаться верховным управлением страной. Кучка порой сужается до считанных единиц — тех, кто принимает даже судьбоносные решения. Скажем, ввод советских войск  в  Афганистан  в  1978 году (т. е. по сути присоединение Афганистана к «большому  СССР ») с последующей войной с моджахедами — «приговорили», как считается, три человека.

Сравним: присоединение Украины с последующей войной с Польшей при САМОДЕРЖЦЕ Алексее Михайловиче «приговаривал» Земский собор.

Власть партии единомышленников  в  этом смысле не лучше и не хуже любой другой формы олигархии или монархии. И, судя по всему, может далее лучше американской плутократии.

Если отвлечься от личных пристрастий и взять  в  руки томик Аристотеля, то, видимо, советский строй правильнее всего назвать смесью олигархии и бюрократии.

Бюрократии было многовато,  демократия  оказывалась очень уж не современная. То, что прекрасно смотрелось  в  XVII веке,  в  XX оказывалось очень уж устаревшим и не соответствовавшим реалиям нового времени.

Но это дополнялось огромными социальными гарантиями и правами человека на местах и  в  профессиональной сфере.

Социальная защищенность

Всегда считалось: одна из самых больших потерь каждого эмигранта, который бежал из  СССР   в  любую пору его существования, — потеря чувства социальной защищенности.

 В   СССР  ходила шутка, что «профсоюзы защищают трудящихся даже тогда, когда они не трудятся». Так и было. Человек приходил на работу, и уволить его не было почти никакой возможности, что бы он ни выделывал. Можно было приходить на работу пьяным и ругать начальника матом, можно было  в  рабочее время раскладывать пасьянсы, травить анекдоты и валять дурака множеством других способов.

Не всем эта сторона социальной защищенности была так уж нужна, но она ведь была.

Не говорю уже о неукоснительной оплате больничных листов, декретных отпусков, пособий по болезни и пенсий по старости, стипендий. Житель  СССР  мог трудиться не особо напрягаясь — свой минимум имели все, кроме разве что бродяг и многодетных мамаш из самых низов общества.^[356]

Где бы ни работал подданный  СССР , везде была очередь на получение жилья или на право вступить  в  жилищный кооператив. На богатых предприятиях предлагали подписать договор на несколько лет и призывно позванивали ключами от квартиры. На бедных — человек работал на квартиру и 10, и 15 лет. Но 15 лет — это срок получения бесплатной государственной квартиры. Получил — и кто же тебя из нее выгонит?!

Житель Запада тоже мог заработать на жилье. Но он или платил от 25 до 33 % своего бюджета за снятое жилье, или тратил примерно такую же сумму на выплату процентов по ипотечному кредиту. И платил не 10 и не 15, а, как правило, 20 или 25 лет.

А ведь многие советские люди получали жилье гораздо быстрее, чем за 10 лет, особенно  в  новых городах. Западный человек, если терял работу, то и платить по кредиту не мог. Болезнь вполне реально могла обернуться тем, что всей семье становится негде жить.^[357]

Это жилье на этапе до конца 1970-х годов было ничуть не хуже западного. Как свидетельствует  В . Аксенов, «советские «жилплощади» тесноваты, но они теплые и удобные», не требующие ремонта.^[358] Да и ремонт тоже делало государство.

 В  свое время Марина Влади устроила  в  Париже выставку привезенного из  СССР  дамского белья. Лейтмотивом этой выставки было примерно такое ощущение: «какой ужас!!!» Действительно, одежда советского производства была не лучшего качества и проигрывала западной. Женщины томились  в  очередях, чтобы «достать» колготки из ГДР или туфли из Венгрии. Француженки возводили очи горе при виде того, что надевали на себя их сверстницы  в   СССР . Но одежда и обувь всегда были, и всегда по доступной цене.

Советский человек  в  1960–1970-е годы был даже сравнительно со средними странами Запада хорошо и без особых усилий обеспечен на уровне основных потребностей, причем пищей лучше, чем жильем, а жильем лучше, чем одеждой.

Добавьте к тому доступность транспорта и отдыха. Сегодня билет на самолет Москва-Владивосток стоит  в  2,5 раза ВЫШЕ средней месячной зарплаты по России.  В   СССР  он стоил МЕНЬШЕ одной месячной зарплаты по стране. Ездить на поездах могли люди самого скромного достатка. У жителей Москвы и Ленинграда,  в  том числе у студентов и младших научных сотрудников, была возможность  в  пятницу сесть  в  поезд на Таллин или Ригу, погулять по городу день, вечером опять на поезд — и домой.

Многие семьи,  в  том числе из Казахстана и Сибири, даже с Дальнего Востока, регулярно отдыхали на Черном море.

Путевки давал профсоюз — даром или за полцены. Проезд был дешевым.

Добавьте к этому доходящее до абсурда (с современной, но не с той, советской точки зрения) равенство  в  доходах.^[359] Шофер на Севере, член Академии наук, уникальный специалист, все они могли иметь максимальную зарплату  в  800–1 000 рублей. При том, что минимальная зарплата составляла 90 рублей, а средняя по  СССР  — 140–150 рублей.

Разрыв  в  доходах мог достигать 10 раз. Пожалуй, это предел. Наиболее четко эта ситуация видна на примере советской армии. Лейтенант — выпускник училища получал  в  среднем около 220 рублей, значительно выше, кстати, средней зарплаты по стране.

Полковник, командир полка — около 400. Генерал — от 500. То есть разрыв —  в  2–3 раза, не более. И это после 25–30 лет «безупречной» и тяжелой армейской службы. Никому  в  голову не приходило, что  в  одном городе могут жить люди с разницей  в  доходах не  в  10, а  в  200 или  в  1000 раз. Что кто-то может ездить на машине, у которой другой сможет купить разве что покрышку колеса — если подкопит.

Уже давно, еще  в  1960-е годы, на Западе стали писать, что именно опыт  СССР  подталкивал Запад к социализму. Ведь, если где-то существует царство такой социальной защищенности, приходится, волей-неволей, на это царство равняться. Иначе жди неприятностей…

По крайней мере, с послевоенных времен Запад захлестывает вал социальных реформ, все новых и новых гарантий. Исходно их капитализм не знал. И современная европейская благодать, такая привлекательная для некоторых российских граждан, — прямая заслуга Советского Союза.

Социальная мобильность

 В   СССР  социальная стратификация была заметно ниже, чем  в  странах Запада, уже благодаря праву — и фактической возможности — у почти любого человека приобретать какие угодно профессии.  В   СССР  считалось, что способности и желания талантливой молодежи — нечто почти священное. Ограничивать юношей и девушек  в  их желаниях учиться и получать профессии, казалось совершенно безнравственным.

Доступность лучшего  в  мире (на 1960–1970 гг.,^[360] оговорюсь) высшего и средне-специального образования открывала перед всеми рядовыми гражданами Союза ДЕЙСТВИТЕЛЬНО равные возможности  в  развитии.

 В  этом отношении еще вопрос, где  в  большей степени было реализовано так называемое общество равных возможностей: у нас или  в  США. Сразу отмечу: я как автор по убеждениям — совершеннейший антикоммунист и считаю теорию Маркса экономически ошибочной, а практику Ленина-Сталина преступлением.

Но даже мне, честно говоря, кажется, что все-таки  в  Хрущевско-Брежневский период именно  СССР  имел куда больше прав называть себя НАСТОЯЩИМ ОБЩЕСТВОМ РАВНЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ. Никак не Америка.

То же самое касается и вертикальной стратификации, а попросту — социальной карьеры. Пропаганда обрушивала на жителя  СССР  каскады трескучих фраз про то, что ему открыты все дороги, что он идет по всему  СССР  как хозяин и что он может пройти путь от разнорабочего до министра.

 В  США тоже родился классический стереотип — от чистильщика обуви до миллионера. Только вот на практике никто не видел миллионера, который начинал бы с чистильщика сапог.

А  в   СССР  не то, что представители элиты, а непосредственно руководители государства начинали именно с разнорабочих, с сельских батраков и грузчиков. Хрущев из шахтеров. Брежнев был землеустроителем — техником-геодезистом. Путь  в  министры, партийные начальники был принципиально открыт.

Человек,  в  том числе самого скромного общественного положения действительно чувствовал себя субъектом права, и говорил, что «народ управляет государством». Субъектом права он, конечно, на самом деле, не был, управлял государством не народ, а верхушка КПСС, но тут важна психология, а не реальное положение дел. Такой человек мог попытаться и сделать карьеру… И нередко получалось. «Выдвиженцы» 1930–1950-х годов составили огромный отряд элитной технической интеллигенции  в   СССР , вплоть до руководства целыми заводами, промышленными округами, министерствами, отраслями экономики.

Конечно же, «выдвиженцев» тщательно проверяли: нет ли у них  в  роду «классово чуждых элементов», всегда ли они были лояльны к советской власти, и как там у них по части пролетарской идеологии. Но если у «выдвиженца» характер был «нордический» и стойкий, с мозгами и оргспособностями все  в  порядке, то продвигался он по служебной лестнице без вопросов.

А была область, где и классовое происхождение, и наличие чуждых элементов почти прощалось: наука.  В  руководство крупного академического института сына «врага народа» могли и не пустить, но стать доктором наук, профессором, заведовать лабораторией или сектором он мог.

Положение дел изменилось, когда положение верхушки КПСС окончательно сделалось полунаследственной:  в  1970–1980-е годы. Эту эпоху называют иногда временем «самозащиты советской власти от пришельцев». И это не грустная ирония, это довольно точное описание того, что происходило  в  стране. По сути, партия окончательно превратилась из, хотя бы плохой, шаткой, но карьерной лестницы,  в  монолитную стену без окон и дверей. Не свой — не пролезешь.

Олигархия бюрократов не могла развиваться: на то она и бюрократия олигархов. Вести страну стало некуда, темпы развития снижались,  СССР  начал тихо загнивать.

Тогда у некоторых карьерных юношей и появилась мода на своего рода мужскую проституцию: чтобы добиться легкого успеха  в  жизни, надо было попросту жениться на дочке какого-нибудь партийного бонзы. Поколением раньше  в  такого рода жертвах не было никакой необходимости: парень мог добиться «почестей и славы» и сам.

А до эпохи «самозащиты власти от пришельцев» система более-менее развивалась.

Бессмысленно сравнивать парламентскую  демократию  и советский строй: это будет сравнением квадратного метра и секунды.

Констатируем факт: советская власть вовсе не была примитивно тоталитарной и не знающей никаких элементов  демократии .

Население  СССР  жило  в  своей, советской социалистической  демократии  — пусть очень своеобразной. Можно сказать даже — извращенной. Очень во многом она, конечно, уступает парламентской, но по некоторым пунктам ее превосходит.

Выводы

Россию так долго попрекали за априорную историческую неспособность к демократии, что многие из нас всерьез в это поверили. Иногда даже люди, называющие себя патриотами, вполне искренне гордятся именно тем, что в России демократии всегда был дефицит. Эдакий знак отличия: в Европе есть, а у нас нет!

Но стоит присмотреться, и фантастические конструкции рассеиваются, как утренний туман. Россия оказывается в историческом разрезе страной ничуть не менее демократичной, чем любая из держав Европы, в том числе и Британия, признанный лидер демократии.

И с демократическими вековыми традициями у нас все нормально.

Демократические институты у нас были не такие, как в Европе, да и само государство принимало совсем иные формы. Но чем больше вглядываешься в проблему, тем больше кажется — дело-то именно в форме. Всякий раз, как Россия некритически заимствовала западный опыт — просто потому, что он западный, тем самым более «прогрессивный» и подлежит непременному заимствованию, — всякий раз это кончалось плохо. В том числе и для развития демократии.

К сожалению, традиция совершенно не критически заимствовать западный опыт сохраняется. Вот уже сегодня в Государственной Думе отказались от мажоритарной демократии. Почему? «Посмотрите, как на Западе». Действительно, не везде конечно, но во многих странах мира действует та или иная форма пропорциональной избирательной системы.

Но почему мы должны непременно на это смотреть? Почему нужно использовать непременно чужой опыт, а не свой собственный?

В ХѴІ-ХѴІІ веках Россия была самобытным, но ничуть не отстающим от других государством Европы. Вот после петровского чужебесия Россия, и правда, отстала, на короткий срок превратившись в примитивное государство типа Древнего Вавилона. И потребовалось почти 100 лет, чтобы постепенно вернуться к сравнимому уровню развития демократических институтов.

С 60-х годов XIX века Россия по уровню демократии, по крайней мере, не хуже других, а временами явно вырывается в лидеры.

И в XX веке, при советской власти: во многом мы безнадежно отстаем, но в другом — лидируем, заставляя Запад подтягиваться до нашего уровня.

Наверное, развитие демократии в России нуждается не в слепых заимствованиях, а в развитии нашего исторического опыта.

Прежде всего уникального опыта рационального сплава достаточно твердой верховной «центральной власти» и абсолютно свободного развития местного самоуправления на всех уровнях: от ТСЖ в доме и муниципального собрания района до города и губернии.

Тогда мы и сами демократичнее станем, и в остальном мире будем вызывать не бесконечные упреки в «попрании основ демократии», а уважение, стремление изучать нашу российскую традицию, заимствовать наш отечественный опыт.

Помнить хорошее (Вместо заключения)

У вас в руках вторая книга из серии «Мифы о России».

Первая — «О русском пьянстве, лени и жестокости» — вызвала массу читательских откликов. И восторженных, и возмущенных. Признаюсь, не ожидал столь бурной реакции. За два месяца тираж первой книги допечатывался трижды. Это доказательство того, насколько важными для всех нас оказались вопросы, поднятые в «Мифах».

Спасибо всем, кто меня поддержал. Но остановлюсь на критических письмах, которые пришли ко мне и в издательство.

Читатели указывают на неточности, какие-то описки, оговорки. Сразу подчеркиваю: представленные аналитические записки — не узкоисторическое исследование. Историки работают с первоисточниками. «Ворошат летописцы», по выражению Ивана III, рассматривают в лупы берестяные грамоты, опрашивают участников Куликовской битвы…

Так что давайте называть вещи своими именами: исторических открытий здесь не ждите. Мои книги основаны на известных работах отечественных историков и свидетельствах иностранных наблюдателей нашей действительности. Больше скажу: активно использую публикации в прессе. И даже в интернете. «Мифы о России» — это историческая публицистика.

Я не открываю Атлантид (и даже Трой). Просто подбираю факты в определенной последовательности и преломляю их под определенным углом зрения. И здесь возникают открытия…

Вот, например, в интервью «Комсомолке» по поводу выхода книги вспомнил историю, как в 1812 году в сражении под деревней Красное (по другим сведениям — Дашковкой), когда русские солдаты — вчерашние мужики, крепостные, засели под шквалом французской картечи в окопы и головы боялись поднять, их командир — генерал Раевский взял за руки двух своих служивших (!) при штабе армии несовершеннолетних сыновей — одному было 10 лет, другому 14 — и сам пошел с ними в атаку. Один из мальчиков поднял знамя Смоленского полка — и весь полк ринулся за ними в штыковую. Известный исторический эпизод Отечественной войны. Об этом писали Пушкин, Жуковский.

После этого интервью мне пришла масса читательских писем. Забавно, но нашлись «знатоки», которые стали уточнять, что сыновьям Раевского было, по «их информации», 11 и 15 лет, что знамя они не несли и что якобы в атаку с отцом шел вообще только один его сын… Да, есть разные свидетельства, я это знаю. Но что для нас важно?

Для нас важен не десяток версий, в которых историческая правда порой блуждает, как в темном лесу. Это-то как раз значения не имеет. Зато есть яркий пример, который должен быть в каждом учебнике для курсантов российских военных училищ. Который нужен, например, чтобы пристыдить тех современных политиков и генералов, которые прятали за широкими спинами своих сыновей от Чечни.

По моему убеждению, не имеет значения, говорил ли в действительности Александр Невский: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет» или эту фразу можно оставить на совести сценаристов гениального фильма 1938 года. Не имеет значения, было ли сказано в 1941-м политруком Клочковым его ставшее знаменитым: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади — Москва». И было ли героев-панфиловцев именно 28, а не «целая» рота, как утверждают некоторые новомодные «историки Великой Отечественной».

Этих бы «исследователей», да туда, под Волоколамск, как говорится, «с одной гранатой против двух фашистских танков». Там бы и поупражнялись в арифметике. Или — под Дашковку Помочь «мифическому» отроку — сыну Раевского держать «мифическое» русское знамя, шагая навстречу шрапнели.

Ведь речь в нашей книге не об «исторических деталях».

Речь о том, как наши представления влияют на сознание людей. Как формируется то, что называют духом нации. Ну, или моральным климатом в обществе. Это кому как больше нравится. Наша тема — актуальная национальная самоидентификация. (Простите наукообразность конструкции, это «профессорское»).

Доведу этот тезис до крайности. Оставляю историю историкам. Мои книги, как я уже упомянул, — историко-публицистические. И слово «публицистические» должно было бы стоять на первом месте.

Дюма говорил, что для него история — лишь гвоздь, на который он вешает свою картину. То есть роман. Не обладая, к сожалению, столь блестящим как у Дюма литературным талантом романиста, скажу, что для меня историческая фактура — это рамка для картины. Главное действие моих книг развивается не  в  далеком прошлом, а сегодня,  в  наших собственных головах. И шире —  в  общественном сознании сегодняшней России.

У США, считайте, просто нет истории. По сравнению с нами, хотя бы. Всего каких-то 200 лет. Но как же американцы умело, с любовью создавали ее, мифологизировали, вытаскивая на свет Божий все мало-мальски героическое и позитивное.

У нас история есть — великая, мудрая и богатая. Есть барин-аристократ генерал Раевский, шагнувший, чтобы поднять мужиков  в  атаку, навстречу смерти со своими сыновьями. Есть никому до того не ведомый политрук Клочков с его 28 чудо-богатырями. Примеров множество. Есть, наконец, «сиволапые»  русские  крестьяне, которые своими трудами столетиями создавали нашу страну Тот самый  русский  народ, который веками подвергался оболганию. И, поверьте, мотивы тех, кто плодил  мифы  о России, значения не имеют.

Иван Солоневич пишет  в  «Народной монархии» про «германскую экспертизу» — про то, как немцы оценивали своего противника,  СССР , перед войной: «Основной фон всей иностранной информации о России дала  русская  литература: вот вам, пожалуйста. Обломовы и Маниловы, лишние люди, бедные люди, идиоты и босяки… На этом общем фоне расписывала свои отдельные узоры и эмиграция: раньше довоенная революционная, потом послевоенная контрреволюционная. Врали обе. Довоенная (имеется  в  виду, конечно, Первая мировая война. — В.М.) болтала об азиатском деспотизме, воспитавшем рабские пороки народа, послевоенная — о народной азиатчине, разорившей дворянские гнезда, единственные очаги европейской культуры на безбрежности печенежских пустынь…» Таким образом, в представлении иностранцев о России создалась довольно стройная картина… В частности, в немецком представлении Россия была «колоссом на глиняных ногах». По Солоневичу, Гитлер сделал ту же ошибку, что и Наполеон. Тоже думал, что русские ненавидят свое государство и своих правителей, и стоит их от этой ненавистной власти попытаться освободить, как колосс Империи падет.

Сталин при всем своем тираническом и преступном складе характера оказался мудрее. Он понял, что под одним знаменем коммунистической идеи победить в Мировой войне невозможно, и поднял все: и Александра Невского, и Петра Первого, поднял и Русскую Православную церковь. Страна ощутила под ногами почву, родную землю, весь этот пласт нашей героической истории.

Ошибочность своей «Германской экспертизы» вермахт ощутил уже в первые дни войны, под Брестом. Брестская крепость вообще-то бралась штурмом дважды. Поляки в 1939 году ведь тоже не капитулировали. Они защищались и продержались в ней 2 дня. Советский гарнизон — без комиссаров, загранотрядов, без воды и без надежды, на одном русском мужичьем упорстве против стократного превосходства немцев — 2 месяца.

Мы не имеем права думать о себе плохо. Мы не имеем права думать плохо о нашем народе. Это — основа основ. Не «говор пьяных мужиков» с их пляской, топаньем и свистом остался в истории. Осталась величайшая страна в мире, которую мы от этих русских мужиков унаследовали. Низкий им поклон.

Это надо понимать и поднимать. Нужно говорить о кулаках, о крепких хозяйственниках, о тружениках. Помнить надо хорошее и доброе. А те, кто рвет рубаху на груди: «Я любую Россию люблю — и грязную и пьяную люблю, вот и этого пьяненького, уснувшего на паперти, люблю…» Что про них сказать? Я тут вижу только интеллигентское юродство и кокетство. И, кстати, леность мысли. Такое впечатление, что последнее, что читали эти критики, — журнал «Огонек» образца 1990 года.

«Значит, никакой критики?» — немедленно раздастся ехидный вопрос. Нет, конечно. Самокритика нужна, важна и все, что хотите. Но не надо в самокритике, как говорится, доходить до хамства. Нельзя выплескивать вместе с водой ребенка. Прошлое формирует наше сознание. И этот процесс требует бережного отношения.

Я изложил свое кредо.

Но все выше сказанное опять-таки не означает, что историческая точность для меня как автора не имеет значения. Все исторические факты проходят скрупулезную проверку, которая требует поистине энциклопедических знаний.

Поэтому у этой книги есть замечательный научный редактор — ученый, доктор наук, профессор Андрей Михайлович Буровский. Если читатель найдет, что уточнить, пусть пишет по этому адресу: AridreyBurovsky@mailru. Неточности будут исправлены, как мы их уже исправляем в серьезно переработанном тексте книги «Мифы о России: о русском пьянстве, лени и жестокости». Ее второе издание выйдет в ближайшее время.

С уважением к нашим замечательным читателям,

Искренне Ваш, Владимир Мединский

                            продолжение следует...