Это не ваши деньги: Роман Носиков — о Райкине и цеховой солидарности

В Рязани взорвался жилой дом. Погибло семь человек. Причиной ЧП предположительно является взрыв самодельного обогревающего устройства: в доме имелись проблемы с обогревом воды.

А в столице нашей Родины взорвался творческий интеллигент. О том, что послужило причиной и сколько из за этого может погибнуть человек, мы сейчас поговорим.

С хамством про деньги

Взрыв прогремел на съезде союза театральных деятелей. На трибуну поднялся Константин Райкин и после небольшой преамбулы привел в действие пояс рукопожатного шахида. Забрызганный расплескавшимся внутренним содержанием зал, заполненный ценителями жанра, восторженно рукоплескал, тряся контуженными головами.

«У власти столько соблазнов! Вокруг нее столько искушений, что умная власть платит искусству за то, что искусство перед ней держит зеркало и показывает в это зеркало ошибки, просчеты и пороки этой власти. Вот умная власть за это ему платит. А не за то платит власть, как говорят нам наши руководители: «Мы вам платим деньги, вы и делайте, что надо». А кто знает? Они будут знать, что надо? Кто мне будет говорить?».

Между членами секты Пожатной Руки и ордена Голос Темнейшего завязалась краткая полемика, в которой Дмитрий Песков напомнил, что все же не стоит путать госзаказ с цензурой. И что если государство дает на что-то деньги, то оно вправе определять заказ, а если творцы желают творить без оглядки на государство, то следует обратиться к другим источникам денег и все равно при этом не забывать о законе.

Ставки в дискуссии повысил режиссер Андрей Звягинцев: «Они забыли, с какой удивительной легкостью изъяли из своего сознания простую и очевидную мысль, что это не их деньги, а наши. Общие. Деньги, на которые они «заказывают» свои агитки, взяты у народа. Кто же наградил их безупречной квалификацией сразу во всех видах человеческой деятельности? Когда, наконец, чиновники поймут, что их дело — организовывать и поддерживать труд людей, а не раздавать им свои «заказы?».

При этом режиссер категорически отказывался отлеплять свои присоски от уже ставшей родной стенки кишечника государства на том основании, что: «Вы сможете назвать хоть один оперный театр или хотя бы с десяток кинокартин, созданных без участия государства? Ситуация в нашей экономике и культуре сейчас такова, что их нет».

Подключился и неутомимый Виктор Шендерович: «С Райкиным случилось то, что у Довлатова называлось «счастьем внезапного освобождения речи». Время от времени можно говорить правду теми словами, которыми ты хочешь. Хотя мне показалось, что он еще немножко тормозил… Нет никаких ваших денег, господин Песков. Вот где-то там есть — Звягинцев написал — продайте дачу и наймите артистов как граф Шереметев, и пусть они вам играют то, что вы захотите. Райкин вам ничего не должен; он должен мне. И свою работу передо мной, зрителем, он исполняет отменно. Десятилетия напролет. А ваше дело — не мешать великому артисту Райкину, великому кинорежиссеру (ну, не великому, неважно, — замечательному, большому) Звягинцеву снимать фильмы, музыкантам играть, писателям писать. Ваше дело — не мешать».

Как нетрудно заметить, получилось все как всегда — начали с надрывом о высоком, а вышло про деньги и с хамством. Это нормально. Это так с ними каждый раз.

Поза с бубенцами

Концепция не нова: государство должно прийти, подать и пойти вон.

Творцы полагают государственные деньги своими и не желают, чтобы между ними и их деньгами имелись какие-то преграды. Они желают приникнуть непосредственно, отринув условности.

Любые приглашения к дискуссии о полезности или целесообразности их творчества встречаются шикарным «А ты кто такой вообще? Кто тебя назначил? Ты чьих будешь?». Сомнительность данной концепции искупается талантом ее изложения. Ярко, контрастно, нахраписто, с надрывом, но с ногами на столе.

Поскольку концепция не нова, то и ответ на нее — точно так же не нов. Все содержание старое, традиционное, классическое.

Деньги эти не ваши, а государственные. Они так и называются — государственный бюджет. Формирует его избранный народом парламент, а исполняет назначенное избранным президентом правительство. Этот бюджет сформирован из доходов и налогов, к которым вы никакого отношения не имеете. Если вы хотите сейчас что-то сказать про свои огромные налоги со своих огромных зарплат, таких больших, что у вас один подоходный налог больше чем зарплата десяти инженеров на оборонном заводе, то это только усугубляет ваше положение. Потому что инженер на оборонке приносит прибыль и формирует бюджет, а ваши зарплаты — это часть бюджетных расходов, поскольку никакой прибыли от ваших творческих усилий нет и не было.

Итого: это не ваши деньги — раз. Это вас никто не назначал, вы сами себя назначили — два. А разговариваете вы с лицами, уполномоченными всем народом расходовать бюджет.

Старо, скучно. Можно было бы, конечно, освежить форму высказываний и вступить с Шендеровичем, Звягинцевым и Райкиным в соревнование за выразительность, но это означало бы встать в аналогичную им позу. А в такую позу ни в костюме, ни в мундире не встают. Это поза для людей, одетых в клоунские балахоны с бубенцами. Такая поза мундир позорит.

Разложение этики

Кстати, о мундире. Больше всего именно об этом я и хотел поговорить. О том, что является главной причиной этого и многих других недоразумений между нами, государством и интеллигенцией.

Лично меня более всего заинтересовали другие места в речи Константина Аркадьевича.

Вот первое: «Папа, когда понял, что я стану артистом, учил меня одной вещи. Он вложил в мое сознание важную вещь, которая называется цеховая солидарность. То есть, это этика по отношению к коллегам, занимающихся вместе с тобой одним делом. И, мне кажется, нам сейчас время про это вспомнить».

Вот второе: «Искусство само в себе имеет достаточно фильтров из режиссеров, художественных руководителей, критиков, зрителей, души самого художника (это и есть носители нравственности)».

И третье: «Ты можешь сколько угодно быть не согласным творчески с каким-то режиссером, артистом — напиши ему эсэмэску злобную, напиши ему письмо, подожди его у подъезда, скажи ему. Но не надо в это вмешивать средства массовой информации и делать достоянием всех. Потому что наши распри, которые обязательно будут, творческое несогласие, возмущение — это нормально. Но когда мы заполняем этим газеты и журналы, и телевидение — это на руку только нашим врагам».

Что здесь важно? Чего тут имеется и с избытком, а чего отчаянно недостает?

Во-первых, обществу, окружающему режиссеров, художественных руководителей, зрителей и художника, отказано в праве на звание «носители нравственности». Напротив, оно зачислено во враги. Для защиты «своего» круга творцов от внешней угрозы со стороны лишенных морали и нравственности людей как раз и нужна, по Райкину, эта цеховая солидарность. То есть, сокрытие скандалов, междусобойчики, «рука руку моет» и прочее поведение в духе «57-й школы».

Перед нами — разложение корпоративной этики. Потому что корпоративная этика — это вовсе не результат тренинга по сплочению и не аналог круговой поруки. Корпоративная этика — это результат осознания профессионалами своей ответственности перед людьми, вытекающей из их власти над ними, которую дают им за специфические познания и умения.

Самый лучший пример корпоративной этики — клятва Гиппократа. Эта клятва делится на две части. Первая — это как раз про корпоративную солидарность: «...считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своими достатками и в случае надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно…».

Но все это — лишь результат осознания чрезвычайной необходимости данной профессии для людей. А дальше следуют самоограничения, чтобы власть профессионала над непрофессионалами не превратилась в тиранию: «Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно также я не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство. <...> В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении — а также и без лечения — я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной».

Рога на голове

Иными словами, цеховая мораль бессмысленна без той части, которая касается обязательства артиста перед зрителем. Цеховая мораль — не в том, чтобы обслуживать свой цех. Она — в понимании своей особой ответственности, происходящей из особой власти. Эта ответственность перед зрителем. Не перед друг другом. А перед зрителем.

Поэтому когда кто-то начинает заниматься шарлатанством, превращать зрителей в животных, впаривать им суррогат вместо искусства, возвышающего их души, то в первую очередь его цех, исходя из цеховой морали, должен расплавить его поддельное творчество и у всех на глазах влить фальшивотворцу в глотку.

Но вы же этого не делаете. Вы на это неспособны. Ваша мораль к зрителю не имеет никакого отношения. Зритель для вас уже давно — чужак, по отношению к которому заповеди не работают. У вас нет цеховой морали. Она разложилась. Она коррумпирована.

Ваша корпоративная солидарность уже давно свелась к обороне от не принадлежащих к тусовке талантов и к развращению тех, кого можно развратить.

Это круговая порука. Это обман.

В конце хотелось бы напомнить один замечательный эпизод из советского кино, в котором актер Юрий Богатырев рассказывает своему визави, что происходит с хорошими трудовыми людьми, если они становятся обманщиками.