Крепостное право (крепостничество) без русофобских мифов

---

Тюрин Александр...

---

 

Крепостничество - это больной вопрос русской истории. Крепостничеством попрекали и попрекают Россию все кому не лень. Вражеские пропагандисты используют этот факт для демонизации России и ошельмовывания русского народа. Наглые дебилы даже называют крепостничество чисто российским явлением, забывая, что в некоторых европейских странах античное рабство (esclavage) непосредственно перетекло в крепостное право (servage), просуществовавшее еще тысячу лет. В России период крепостного права занял только 250 лет. Во многих европейских странах оно охватывало почти поголовно крестьянское население, в то время как в России на большей части  территории его или не было вовсе (на Севере и в Сибири), или в нем пребывала меньшая часть крестьянского населения (европейская часть страны). В польском языке многовековое крепостное право оставило замечательные зарубки: chłopi, то есть холопы - крестьяне; chłopski, то есть холопский - крестьянский; chłopiec, то есть маленький холоп - мальчик. И в украинский язык слово "хлопець" (маленький холоп) благополучно перешло из польского. Так как же  обстояло дело в реальной истории, где крепостничество вовсе не являлось уникальным российским явлением, а было многовековой практикой множества стран. Что его породило, как менялся его характер и что его разрушило?

Часть I.

Хозяйственным базисом русского московского государства было земледелие в сложных почвенно-климатических условиях (сейчас такую зону земледелия называют рискованной) – не одно из племен северной Евразии, до прихода русских, не делало ставку на земледелие.

И своим возвышением Москва была обязана, в первую очередь, сильной соседской общине, которая могла оказать помощь крестьянскому хозяйству в критические моменты.

Российский историк С.Г. Пушкарев отмечал: "Крестьянская община, с ее выборными органами – старостами, сотскими, десятскими и т.п., – была исконным русским учреждением и мы встречаем на территории великого княжества Московского уже в XIV-XV вв. крестьянские общины в качестве признаваемых государственной властью общественных союзов, имеющих судебно-административное и финансовое значение".

Слабая децентрализованная власть в виде классической феодальной пирамиды оказалась бы слишком дорога для общества с почти нулевым выходом прибавочного продукта.

Населению Северо-Восточной Руси требовалось сильное государство, способное защитить плоды земледельческого труда. Ведь при урожае ржи на душу населения едва в 15 - 20 пуд ржи эти скудные плоды надо было оборонять очень крепко.

Такое государство, задуманное наверное еще Андреем Боголюбским, было создано негласным "общественным договором", как орган мобилизации и даже самоэксплуатации общества. В этом "договоре" верховная власть обязывалась защищать труд народа, а народ оказывать доверие власти. Первые два с половиной века московского государства - это время большого социального мира, что резко контрастировало с государством новгородским.

Иван III начинал с крохотного московского княжества, не более 50 тыс. кв. км "тощего суглинка". Нет еще ни одного кусочка русской территории, которое бы не находился под иноземным господством и не платил бы дань иноземным правителям.

И вот, имея на руках такое скромное достояние, которое можно потерять в любой момент, московская власть совершает чудо, до сих пор не оцененное в полной мере историками.

Иван Солоневич писал: "...Ядро русской государственности к концу пятнадцатого столетия... было расположено в самом углу тогдашнего мира, было изолировано от всех культурных центров, но открыто всем нашествиям с севера (шведы), с запада (Польша), с востока и юга (татары и турки). Эти нашествия систематически, в среднем приблизительно раз в пятьдесят лет, сжигали на своем пути все, в том числе и столицу. Оно не имело никаких сырьевых ресурсов, кроме леса и мехов, даже и хлеба своего не хватало. Оно владело истоками рек, которые никуда не вели, не имело доступа ни к одному морю - если не считать Белого, и по всем геополитическим предпосылкам - не имело никаких шансов сохранить свое государственное бытие. В течение приблизительно четырехсот лет это "ядро" расширило свою территорию приблизительно в четыреста раз - от 50.000 до 20.000.000 кв. километров."[1]

Население России, насчитывавшее в конце 15 в. около 2 млн человек, за последующие 4 века увеличилось до 170 млн человек, причем отнюдь не за счет массовой иммиграции из других регионов планеты. Таких долговременных темпов неиммиграционного прироста не знала ни одна страна в мире. В начале 20 в. русские по численности уступали только китайцам и индостанцам, издревле самым многочисленным народам планеты.

В условиях, когда земледелие поглощало весь прирост рабочей силы, а войско -- почти весь прибавочный продукт, накоплением средств, созданием крупных производств, импортом технических нововведений будет заниматься у нас государство.

Государство строило города и крепости, оборонительные черты и засечные полосы, поддерживало глубокую станичную и сторожевую службу, гонялось за кочевыми ордами в степи, отбивало или выкупало у них пленников.

Легкое "собирание" новгородских, псковских, верхнеокских, северских, тверских, рязанских земель было следствием того, что русское простонародье принимало московское правление, обеспечивающее традиционную общинную жизнь, прекращение господских усобиц и частных войн, ослабление боярского и магнатского гнета. Московская система привлекала низкими налогами и сохранением (или возрождением) самоуправления у крестьянских и посадских общин. Если применить модный термин, то московская государственность оказалось более конкурентоспособной, чем новгородская и литовская, не смотря на их большую "западность". Московская "народная монархия" была более демократичной и одновременно централизованной.

Население Литовского и Новгородского княжеств, глядя на Москву, видели не придуманное либералами отпочкование Орды, а русское государство в виде "сотен тысяч маленьких крестьянских республик, вершивших собственные дела, подчиняясь собственным законам, имевшим даже собственные суды", как описал его английский историк Ч. Саролеа.

Существенным фактором было и то, что московский государь мог защитить землю от вражеского набега лучше, чем новгородские и литовские власти. Этот привлекало к Москве не только земледельцев, но и землевладельцев. Важное значение имел и религиозный фактор.

С последней трети XV в. западные и южные соседи России стали осознавать, что на месте геополитической черной дыры появилось государство, угрожающее их интересам. И это им сильно не понравилось.

С. Соловьев писал: "Едва только Россия начала справляться с Востоком, как на западе явились враги более опасные по своим средствам. Наша многострадальная Москва, основанная в средине земли русской и собравшая землю, должна была защищать ее с двух сторон, с запада и востока, боронить от латинства и бесерменства, по старинному выражению, и должна была принимать беды с двух сторон: горела от татарина, горела от поляка. Таким образом, бедный, разбросанный на огромных пространствах народ должен был постоянно с неимоверным трудом собирать свои силы, отдавать последнюю тяжело добытую копейку, чтоб избавиться от врагов, грозивших со всех сторон, чтоб сохранить главное благо - народную независимость; бедная средствами сельская земледельческая страна должна была постоянно содержать большое войско."

Бедная малонаселенная Россия фактически охраняла Запад от Востока, а Восток от Запада, но ненавидели ее и те, и другие.

Ни север, ни юг, ни запад, ни восток страны не были защищены от вражеских нашествий. У стран фактически не было тыла. Муром, Владимир, Вятка и Ладога точно также находились под ударом как Рязань, Тула и Смоленск. Плодородные почвы были отсечены Диким полем, где "хозяйничали" степняки. Морские торговые пути, ведущие в Европу, находились под плотным контролем Ганзы и Ливонии. Западные соседи не пропускали в Россию ремесленников и новые технологии, не дозволяли самостоятельного русского мореплавания, но, в то же время, имели замечательные барыши, скупая дешевые русские товары. (В это время в западной Европе как раз происходила "революция цен", ценовой скачок, связанный с притоком южноамериканского серебра.) Торговые пути, ведущие в южные и восточные страны, контролировались Литвой, Крымом и Казанью. Внешние рынки были доступны только через посредников, присваивающих львиную долю прибыли, и не могли стимулировать развитие городов.

Московской Руси в эпоху Ивана Грозного удалось разрушить хищные рабовладельческие государства, угрожающие России с востока, прорубить "восточное окно" для освоения Урала и Сибири, отнять тысячи квадратных километров у Дикого поля, выйти на Северный Кавказ.  Однако столкновение с коалицией сильнейших европейских держав того времени (Речью Посполитой, Швецией, Османской и Германской империями) за выход к мировым торговым путям завершилось неудачей.

Столкновение с Европой произошло в условиях жесткой борьбы центральной власти против феодальной земельной знати, потомков удельных властителей – тех, что раздробили Древнюю Русь и положили ее под копыта татарских коней. В своих вотчинах она по-прежнему выступала в роли микрогосударей, имея собственных бояр, массу подневольной челяди и частное войско, состоящее из военных слуг и боевых холопов. А в едином государстве она рассматривала свои административные функции, что в столице, что на местах, как очередное средство кормления за счет народа.

Властный конфликт не мог быть решен мирными средствами. Аристократы, собравшиеся в Москву со всех концов бывшей удельной Руси, предавали правящую династию Калиты и травили ее ядом. А верховная власть, особенно в эпоху Ивана Грозного, старалась избавиться от слоя аристократов – и как от посредников между центром и местами, и как от "микрогосударей", и как от жадных потребителей прибавочного продукта, создаваемого производящим населением. Прибавочный продукт перераспределялся в пользу служилых людей, несущих оборонную и пограничную службу, а административные функции передавались выборным органам местного (земского) самоуправления, крестьянским и посадским.

С 1600 г. четыре лета подряд урожай губили морозы, в июле ездили на санях, а в сентябре устанавливался снежный покров. Из-за повторяющихся неурожаев толпы голодных крестьян бродили по всей стране в поисках хлеба. Люди пограничья перестали защищать государство. В открывшиеся "трещины" хлынули вражеские потоки и на несколько лет фактически уничтожили русскую государственность.

Из Смуты страна вышла гораздо более малонаселенной, еще более изолированной от мировых торговых путей, с разоренным селом и посадом. Западные купцы немедленно захватили российский рынок, стесняя развитие русского торгово-промышленного класса.
 
Результатом Смуты было нарастание мобилизационного характера хозяйственной и военной жизни России, усилением службы и тягла сословий. При населении в 5 млн человек, страна должна была содержать войско в 200 тыс. Нередко случалось и так, что дворянин в самом центре России, получая от приказа поместье как будто населенное, с крестьянами, встречал на самом деле пустошь с заброшенными избами. И должен был сам браться за соху.

Государство несло все растущие оборонные расходы. Первыми шли осваивать Дикое поле не крестьяне, а служилые люди, "дети боярские" и дворяне, казаки, стрельцы, копейщики, засечные сторожа, станичники, пушкари, затинщики, воротники, позднее солдаты, рейтары, драгуны и и т.д. Все они получали разные виды государственного довольствия – не только землями, но и деньгами.

Государство расширялось, в первую очередь, ради обеспечения крестьянской колонизации, однако оборона растущей территории требовала, напротив, ограничения передвижения для крестьян на поместных землях.

У Соловьева читаем: "Государство бедное, мало населенное и должно содержать большое войско для защиты растянутых на длиннейшем протяжении и открытых границ... Главная потребность государства - иметь наготове войско, но воин отказывается служить, не выходит в поход, потому что ему нечем жить, нечем вооружиться, у него есть земля, но нет работников. И вот единственным средством удовлетворения этой главной потребности страны найдено прикрепление крестьян, чтоб они не уходили с земель бедных помещиков, не переманивались богатыми, чтобы служилый человек имел всегда работника на своей земле, всегда имел средство быть готовым к выступлению в поход."

Лаконично и четко классик выводит: "Прикрепление крестьян - это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении. "

Насколько введение крепостной зависимости оказывалось в общегосударственных целях, показывает тот простой факт, что оно было легализовано Земским собором 1649 года, представляющим значительную часть населения - более демократичного сословно-представительского органа в те времена нигде не существовало.

Прикрепление крестьян к поместьям служилых людей, сыграло большую роль в победоносном завершении тяжелой русско-польской войны 1654 - 1667 гг, в выходе на Днепр, в быстром наступлении на Дикое поле. Вынужденное закрепощение части крестьянства обеспечивало быстрое расширение и освоение территории страны (сохранялся и обширный слой крестьянства черносошного, не прикрепленного к поместьям, и  масса подвижного казакующего люда).

В 17 в. дворянин отличается от крестьянина только видом обязанностей перед государством. Дворянин служит, крестьянин, находящийся на поместной земле,  кормит его за несение службы. Нередки были случаи ухода дворян от службы, когда они становились крестьянами. Для закона дворянин и крестьянин были равны.

"В том же году князь Яков Иванов сын Лобанов-Ростовский да Иван Андреев сын Микулин ездили на разбой по Троицкой дороге, к красной сосне, разбивать государевых мужиков с их великих государей казною, и тех мужиков они розбили, и казну взяли себе, и двух человек мужиков убили до смерти. И про то их воровство разъискивано, и по розыску он князь Яков Лобанов взят с двора и привезен был к красному крыльцу, в простых санишках, и за то воровство учинено ему князь Якову наказанье: бит кнутом в железном подклете... Да у него ж князь Ивана отнято за то его воровство бесповоротно четыреста дворов крестьянских... А Ивану Микулину за то учинено наказанье: бит кнутом на площади нещадно, и отняты у него поместья и вотчины бесповоротно, и розданы в роздачу, и сослан был в ссылку в Сибирь, в город Томег", – читаем у Котошихина.

За грабеж мужиков (из-за чего в Европе не шелохнулся бы ни один коронный судья) нашего князя и дворянина наказали не только тяжелым телесным наказанием, но и лишили их владений, их власти над крестьянами.

"По уложению 1649 года крестьянин был лишен права сходить с земли, но во всем остальном он был совершенно свободным. Закон признавал за ним право на собственность, право заниматься торговлей, заключать договоры, распоряжаться своим имуществом по завещаниям", – писал дерптский историк Е. Шмурло.

Бедное село, низкая плотность населения, отрезанность от морей - нелучшие условия для развития городов и городской культуры. Крестьянский мир не давал достаточного прибавочного продукта русскому городу. Неразвитый город не давал необходимых товаров и технологий крестьянскому миру. Усиливается не только экономическая, но культурная зависимость России от стремительно развивающегося Запада. Никон по сути стирает мечту о "Москве - Третьем Риме" вместе с "древлим" православием.

Европа в это время порождает действующий все более глобально капитал. Основным же принципом функционирования капитала является максимизация прибыли - дешевле купил, в том числе и рабочую силу, подороже продал. В идеале не купил, а взял бесплатно.

Морские европейские державы возродили рабство и работорговлю в размерах, которых не знал и античный Рим.

Континентальные державы центральной и восточной Европы произвели "вторые издания" крестьянской зависимости, причем в таких тяжелых формах, каких не знало классическое средневековье. Цель - максимизация поставок дешевого сырья на внешний рынок - в обмен на предметы роскоши.

И самая мелкопоместная шляхта выжимала последние соки из своих хлопов ради того, чтобы купить какие-нибудь голландские часики с боем. Панщина(барщина) в Польше дошла до 6 дней в неделю, а затем нередко стала занимать всю неделю. Крестьянин, потерявший возможность трудится на своем наделе, получал паек-месячину. В Венгрии барщина зависела только от произвола владельца, в Трансильвании составляла 4 дня, в Ливонии нередко занимала всю неделю ("jeder Gesinde mitt Ochsen oder Pferdt alle Dage", пер. "любой барщинный крестьянин работает с упряжкой быков или конной упряжкой каждый день"). После Тридцатилетней войны в обезлюдевшей Германии, когда помещичьи хозяйства стали испытывать сильную нужду в рабочих руках, распространилась практика Bauernlegen, когда у крестьян отнимали их земельные наделы, по сути, сгоняли с земли,  заставляя трудиться на господина за поденную плату зерном.

Ничем не ограничена была и власть сеньера над жизнью и имуществом крепостного. "Если шляхтич убьет хлопа, то говорит, что убил собаку, ибо шляхта считает кметов (крестьян) за собак", - свидетельствует польский писатель 16 в. Моджевский. И еще про польские порядки: "У них (крестьян), без всякой с их стороны провинности, господа по своему произволу отбирают землю и все имущество, и как принято в некоторых поветах, продают их как скот." (Моджевский) "Разгневанный помещик... не только разграбит всё, что есть у бедняка, но и убьет его  когда захочет и как захочет" (иезуит Петр Скарга.) "Народ жалок и угнетен тяжелым рабством. Ибо, если кто в сопровождении толпы слуг входит в жилище поселянина, то ему можно безнаказанно творить все, что угодно, грабить и избивать..." (Герберштейн) Собственно от тех времен осталось В Мекленбурге и в Дании уже в Новое время крестьянами торговали как скотом. Датский король Кристиан II пытался отменить это и издал указ: "Не должно быть продажи людей крестьянского звания; такой злой, нехристианский обычай, что держался доселе в Зеландии, Фольстере и др., чтобы продавать и дарить бедных мужиков и христиан по исповеданию, подобно скоту бессмысленному, должен отныне исчезнуть". Однако феодалы свергли Кристиана и продажа людей продолжилась. В Шлезвиге и в сер. 18 века помещик владел крестьянином как вещью ("Nichts gehoret euch zu, die Seele gehoret Gott, eure Leiber, Guter und alles was ihr habt, ist mein", пер. "Ничто не принадлежит вам, душа принадлежит Богу, а ваши тела, имущество и все что вы имеете, является моим). В Нижней Силезии утвердилось правило, что "крестьянские барщинные работы не ограничиваются". В Саксонии крестьянская молодежь призывалась, как в армию, на трехгодичную непрерывную барщину[2].

Модернизация Петра пришлась на очень удачное время, с точки зрения внешней политики; центральная Европа хотела остановить шведскую экспансия, а Речь Посполита, где безраздельно господствовала землевладельческая олигархия, превратилась в кучу гниющих отбросов (о Польше-Литве - см. здесь).

Петр провел новую мобилизацию русского общества с использованием "научных принципов", подсказанных философом Лейбницем, немало занимаясь копированием порядков у соседних западных государств.

При Петре немыслим уже Земский собор.  Самоуправление крестьянских и посадских общин стеснено в ходе модернизационных преобразований (хотя царь добросовестно пытался поначалу обновить его при помощи бурмистерских палат). Собирают подати уже не сами общины, учитывавшие платежеспособность дворов, а военные команды, механически делящие требуемую сумму на количество ревизских душ.

Социальная структура становится резко дифференциированной. Петр создает стройную и всеобъемлющую иерархию службы.

Крестьянин, идущий добровольно или рекрутированный в армию, мог дослужиться до обер-офицерского чина и, согласно Табели о рангах, стать потомственным дворянином.

Число дворян в петровское царствование увеличилось многократно, примерно с 15 тыс. до 100 тыс. - за счет поглощения контингентов даже из самых низших слоев населения, включая холопов. Вместе к солдатом из крестьянских сыновей тянул солдатскую лямку и дворянский сын. Чтобы добиться офицерского чина, им требовались показать одинаковые личные заслуги.[3]

Однако дворянин служит уже не за условное владение (поместную дачу), как в Московском государстве, а как член благородного сословия, и земли переходят в его безусловную частную собственность - по примеру Польши и других европейских стран. Служилые люди становятся "шляхетством".[4]

Помимо пожизненной военной службы на шляхетство налагается еще одна обязанность - учиться - как минимум в математической или навигационной школе. Дворянство становится единственным поголовно образованным классом, способным к управлению на всех уровнях, от собственного имения до государства.

При преемниках Петра I общественная структура упрощается, фактически она становится двухслойной, благодаря стремительному процессу эмансипации дворянства.

Сверху - благородное землевладельческое сословие с небольшим добавлением именитых горожан и гильдейских купцов, внизу - простонародье, несущее все подати и повинности. Внешне отличаясь от Речи Посполитой по формам верховной власти, Россия становится очень близкой к ближайшей западной соседке по формам социальной жизни. Отмена престолонаследия по крови и по земскому выбору фактически передала благородному шляхетству функции избрания носителя верховной власти.

С Петра до Николая I пять раз столичная дворянская верхушка - в виде гвардейских полков - делала у нас царей. И почти каждый раз в этом принимали активное участие внешние силы.

Правители и правительницы расплачивались с со своим электоратом дарованием ему новых и новых вольностей, осуществляемых за счет простого народа..

Почти дословно совпадают фазы полонизации западно-русского шляхетства, происходившей в 17 в., и вестернизации российского дворянства в 18 в.. Точно также наше дворянство меняет культурную идентичность, систему ценностей, язык, отношение к государственной службе и низшим классам.

С 1720-х помещики перенимают функции суда и полиции в отношении крестьян по большинству дел. В 1736 г. они стали определять меру наказания крестьянина за побег. Крестьяне теряют право на владение землей, полями, деревнями (каковое имело место в Московском государстве).

Политические, гражданские и экономические привилегии помещиков росли столь же быстро, как и их частная власть над крестьянами. "В истории XVIII в. улучшение положение дворянства постоянно связывалось с ухудшением быта и уменьшением прав крестьянства." [5]

С 1720-х шляхетство освобождается от уплаты подушной подати. Анна Иоанновна, курляндская герцогиня на русском троне, благодарит своих гвардейских "выборщиков", отменяя указ Петра о единонаследии имений. Отныне младшие сыновья не должны жить на жалованье от службы. С учреждением Сухопутного шляхетского корпуса дворяне, окончившие его, становятся офицерами, не побывав в нижних чинах. Срок обязательной службы сокращается до 25 лет.[6] Дворяне устремляется из полков и канцелярий в свои деревни. Только дворянам разрешен свободный вывоз хлеба за границу. Они получают монопольное право на винокурение. Только они могут владеть населенной землей, а затем и любой землей за пределами города. Кривая нарастания привилегий нашего шляхетства почти по пунктам совпадает со схожим процессом в Речи Посполитой двумя веками раньше.

При голштинце Петре III указом о дворянской вольности высшее сословие освобождается от обязательной службы российскому государству. Все российское дворянство вполне легально превращается в "нетчиков" - таких еще сто лет назад пороли и лишали поместий, сегодня безделие становится признаком благородного сословия.

Труд владельческих крестьян, вместо того, чтобы создавать опору государственной службы дворян-воинов, отныне, в значительной степени, должен обслуживать потребности праздных господ. Крепостное право становится из публично-правового частно-правовым. Более того, с освобождением дворян от обязательной службы нашему государству, они получали право служить иным государям. И русские крестьяне поддерживали своим трудом службу прусскому или французскому королю.

Пушкин относил указ 1762 г. к документам, "коими предки наши столько гордились и коих справедливее должны были бы стыдиться".[7] Под флагом свободы создавалась нравственная язва такого размера, какой никогда еще не было в российской истории. (Сравнить этот указ можно только с указами 1990-х, когда либероидная  послушная олигархии власть, размахивая флажками свободы, раскидывала государственное достояние стае финансовых вурдалаков).

И в царствование ангальт-цербстской умницы, внешне столь отличавшейся от гольштейн-готторпского идиота, действие постыдного указа будет лишь усилено.

Екатерининский указ об "Учреждениях для управления губерний" выстроил местное самоуправление, опирающееся на выборные дворянские органы. "С 1775 вся Россия от высших до низших ступеней управления (кроме разве городовых магистратов) стала управляться дворянством: вверху они действовали в виде бюрократии, внизу - в качестве представителей дворянских самоуправляющихся обществ."[8]

Жалованная грамота 1785 г. превращала дворянство целой губернии в юридическое лицо, устанавливала, что дворянин свободен от податей, телесных наказаний, государственной службы, каких либо изъятий в пользовании всего, что находится в его имении, и судится только равными себе.

По сути в России на место монархии приходит аристократическая республика а ля Речь Посполита.

Какое тут "самодержавие"? Российское дворянство правит полновластно в своих имениях, в уездах и губерниях - по всей стране. Созыву общероссийского дворянского собрания препятствуют, пожалуй, лишь технические причины, слишком уж велика Россия, однако столичная гвардия бдительно следит за поведением верховной власти, а во всех государственных органах сидят богатые землевладельцы.

Барщина и барская запашка сокращали крестьянский надел и время работы на нем. Во многих регионах за счет барских запашек надел крестьянина уменьшился до 1,5 дес. на мужскую душу. Где тут государственный интерес?

Второе издание крепостного права, пройдя через Центральную и Восточную Европу, утвердилось в России. На смену земельному владению, обеспечивающему воинскую службу, в значительной степени пришло барское хозяйство, работающее для вывоза сырых товаров на внешний рынок  в обмен на предметы роскоши.

Последовательно вместе с развитием "вольностей" страдает благосостояние большей части населения. Четверть ржи, которая в конце елизаветинского правления стоила 86 коп., к 1783 г. подорожала до 7 руб. Цена ассигнаций упала в полтора раза против монеты и продолжала падать.

Землевладельческая олигархия брала все растущий налог с общества на свои нужды.

Частное крепостное право у нас вводили аристократы, которые прилежно читали Вольтера. А сей "глубокий" мыслитель характеризовал московитов, до того как их коснулись плоды западного "просвещения", следующим образом: "Прирожденные рабы таких же варварских как и сами они властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел и не разумея пользы оных." Все вывернуто наизнанку у отца европейского "вольнодумия". Ведь только с приходом западных "искусств" крепостное право стало у нас "вырождаться в отталкивающую, возмутительную эксплуатацию людей из барыша; юридическое право на человека стало обращать его в капитал, из которого можно и должно прежде всего извлекать наибольший процент".[9]

Именно после 1762 г. в крестьянской общине начинают преобладать уравнительные начала – во избежание обнищания крестьян производятся регулярные переделы пахотных угодий и создание общественных запасов на случай недорода. Та любовь к уравниловке, которую так любят высвечивать либералы у русского крестьянина, была результатом вестернизации дворянства.

Екатерина охотно расплачивалась со своим дворянским электоратом государственными имуществами. Фактически манифест о Генеральном межевании дал старт первой российской приватизации. В ходе межевания дворянам в частную собственность досталось около 70 млн дес. казенной земли, которой раньше пользовались города, государственные крестьяне, однодворцы (мелкие помещики, не вошедшие в состав дворянства). С раздачей массы населенных земель возникли новые аристократы, обладавшие десятками тысяч крепостных душ - на манер польских магнатов типа Радзивиллов и Потоцких. Пользуясь невмешательством правительства, дворяне и по своему почину захватывали земли государственных крестьян, принуждали однодворцев продавать свои имения. "Отселе произошли огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе...", – пишет Пушкин. Чем чище паркеты, тем грязнее в головах. Дети екатеринских приватизаторов первыми стали цеплять слово "прогнившее" к слову "самодержавие".

А фактически установившийся политический режим можно назвать "дворяновластием", именно такое мнение высказал Ключевский, историк либеральный и склонный во всём винить государство. Но дворяновластие являлось властью не только над крестьянами, но и над государством. Дворяновластие было выражением слабости, а не силы верховной власти (как и  олигархическая "семибанкирщина" 1990-х). Парадоксальным образом, через два века, в Россию вернулась политическая и экономическая сила аристократии, сметенная было Иваном Грозным. И стала еще прочнее, потому что питалась радиацией европейского капитализма, нуждающегося в сырьевой периферии.

Теперь властвующее дворянство уже не стремилось получать образование в математических и навигационных школах , как при Петре, а училось "чему-нибудь и как-нибудь" у залетных учителей-иностранцев, которых и гуманитариями назвать трудно, и в частных пансионах, в которых запрещалось говорить по-русски.

Совсем неудивительно, что стали наноситься мощные удары по традиционной православной культуре, что немало напоминало события в восточных областях Речи Посполитой.

Уже через два года после введения дворянской вольности Екатерининское правительство упраздняет 252 православных монастыря и у 161 отнимает все земли. Была закрыта древняя Ростовская митрополия, митрополит Арсений уморен в темнице.

Вместе с закрытием и обнищанием монастырей гибнет огромное количество памятников старорусской письменной культуры, как летописей, так и государственных актов. История Руси до начала вестернизации становится темной и бесписьменной.

Изъятие монастырского имущества и связанное с этим закрытие церковных школ, по мнению Пушкина, "нанесло сильный удар просвещению народа". В Сибири из-за закрытия монастырей воцарилось полное невежество. Сельские российские священники стали такими же нищими и темными, как православные попы в Речи Посполитой. "Бедность и невежество этих людей, необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них самую возможность заниматься важной своей должностью. От сего происходит в нашем народе презрение к попам и равнодушие к отечественной религии", - писал Пушкин.

В масонские ложи вступила почти вся аристократия, отгородившись еще одним барьером, вдобавок к дворянской корпоративности, от остального народа. Сюда косяком шло столичное чиновничество и офицерство, профессорско-преподавательский состав и студенчество. Масонские ложи, основанные европейскими гастролерами, подчинялись своим штабам за границей, и таким образом преврашали своих российских членов в агентов влияния иностранных государств. К примеру, многочисленные ложи шведско-прусского направления (Иоанновские) находились под управлением герцога Зюдерманланского, который заодно командовал шведской армией в войнах против России.

Первая русское частное "типографское товарищество", возглавлялось масоном Новиковым и занималось пропагандой масонских идей. Ученик Новикова масон Радищев в "Путешествии из Петербурга в Москву" продемонстрировал набор пропагандных приемов, которыми затем будет регулярно пользоваться российская интеллигенция – показывать ужасы русской жизни и приписывать их "русскому самодержавию", темному русскому корню, который надо непременно вырвать во имя всех и всяческих свобод. Пушкин, написавший ответное "Путешествие из Москвы в Петербург", дал Радищеву такую характеристику: "В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политически цинизм Дидрота и Рейналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему – вот что мы видим в Радищеве".

На российского образованного человека, оторванного от действительных явлений русской жизни, хлынул поток идей французской философии просвещения, порожденной интересами сильного буржуазного сословия – того, которого в самой России почти не существовало.  Российский дворянин набирал умственный багаж из чужой страны, от совершенно чуждого сословия.

"Чужие слова и идеи избавляли образованное русское общество от необходимости размышлять, как даровой крепостной труд избавлял его от необходимости работать... Вот когда зародилась умственная болезнь, которая потом тяготела над всеми нисходящими поколениями, если мы только не признаемся, что она тяготеет над нами и по сие время. Наши общие идеи не имеют ничего общего с нашими наблюдениями – мы плохо знаем русские факты и очень хорошо нерусские идеи", - писал со страданием либерал Ключевский.

Отрадным фактором русской истории надо признать, что привилегии "вольного шляхетства" не получило соответствия в рабской униженности крепостного крестьянина.

Даже в самый разгар крепостничества наблюдатели замечали, что у владельческих крестьян нет никаких признаков раба. "Многие удивляются, почему великорусский крестьянин... нисколько не походил на раба. Особенно это поражало иностранцев", отмечал К.Кавелин. [10]

"Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлёности и говорить нечего... В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища", - писал Пушкин.

Баронесса де Сталь, скрывавшаяся от Наполеона в России, и не страдавшая шовинизмом, в своих записках указала: "Огромное пространство русского государства тоже содействует тому, что деспотизм господ не ложится слишком тяжелым бременем на народ".[11]

Современники говорили о деревнях в Нечерноземье, которые по сто лет не видели своего владельца и жили согласно давно устоявшимся обычаям, на сходах выбирали себе старост, обсуждали вопросы землепользования, сами собирали оброк и отсылали его далекому хозяину в город. В то же время, поскольку земля считалась частновладельческой, не появлялись здесь и чиновники.

И во многих черноземных областях, в течении нескольких десятилетий после пугачевского бунта, помещики предпочитали городскую жизнь пребыванию в своей усадьбе.

Многие крепостные Нечерноземья на большую часть года уходили из поместья. Нанимаясь или создавая артели, они заготовляли лес, обрабатывали древесину, выделывали кожи, выплавляли железо из болотных руд (Карелия, Тула, Муром), производили металлоизделия, пряжу, ткани (Владимирская губерния), ловили и солили рыбу на Волге, работали в сфере услуг Петербурга и Москва.[12]Такие крепостные, по сути, вели вольную жизнь.

Развивался и земледельческий отход. Из селений Нечерноземья, также из тульской, рязанской, тамбовской губерний мужики уходили на летние работы в южные черноземные районы, нанимаясь в поместья, на хутора однодворцев и немецких колонистов.

Манифестом 1779 г. была принята интересная мера - крестьян, сбежавших от помещиков, не возвращать под их власть, а приглашать селиться на казенных землях в осваиваемом Диком поле и на других окраинах. Это приглашение подтверждалось в 1782 и 1789 гг...

Следующим после Пугачева борцом против дворянских вольностей стал государь Павел Петрович.

Император Павел пытался совладать с самовластьем благородного шляхетства, противопоставляя ему принцип легитимизма, равенства перед законом. Этому соответствовала и внешняя политика, более отражающая национальные интересам России.

Павел начал с установления единообразного порядка в обретении самой верховной власти, которая до этого фактически избиралась гвардией. Был обнародован Акт о престолонаследии, основанный на ясных монархических принципах.

В царствование Павла на крепостного крестьянина было обращено внимание как на гражданина. Крепостные присягали императору Павлу также, как и помещики.

Указ от 5 апреля 1797 о крестьянской барщине ограничивал использование неоплаченного крестьянского труда в помещичьем хозяйстве тремя днями в неделю.[13]

Очевидно это дало возможность Пушкину двадцатью годами позже написать. "Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев)."

Павел поставил под запрет продажу дворовых людей и крестьян без земли, отменил крестьянскую работу по праздникам.

Губернаторам было предписано следить за тем, как помещики обращаются с крепостными крестьянами.

Чтобы "открыть все пути и способы, чтобы глас слабого, угнетенного был услышан", император приказал выставить в одном из окон Зимнего Дворца железный ящик, в который каждый мог бросить свою жалобу.

Государственным крестьянам дано было право выбирать органы самоуправления, признаваемые администрацией. Для их улучшения их хозяйственного состоянии им были прощены недоимки, а натуральная хлебная повинность заменена необременительной денежной. Увеличивался минимальный размер крестьянских наделов. За счет казенных угодий были избавлены от малоземелья однодворцы – многочисленные потомки московских служилых людей.

Для снижения цен на рынке хлеба правительство производило хлебные интервенции за счет казенных запасов. Чтобы в стране было достаточно продовольствия, император ограничил вывоз хлеба на внешний рынок (Ни британцы, ни российские аристократы ему этого не забыли.)

Ключевский писал: "Павел был первый противодворянский царь этой эпохи..., а господство дворянства и господство, основанное на несправедливости, было больным местом русского общежития во вторую половину века. Чувство порядка, дисциплины, равенства было руководящим побуждением деятельности Императора, борьба с сословными привилегиями - его главной целью".

Конечно же, правитель, наступивший на ногу "образованному классу" был умело ошельмован, ославлен сумасшедшим и деспотом.

"Шагом марш... в Сибирь", якобы сказанное императором Павлом неугодившему полку - фраза мифическая. Но если сочинители повторят ее сто раз, то она непременно станет цитатой из академических источников.

Аристократия вынесла императору Павлу смертный приговор за ограничение ее господства над обществом. Не стояло в стороне и британское правительство, действующее через своего посла в Петербурге Уинтворта.

Павел был убит через 11 дней после того, как казачий отряд двинулся в сторону британской Индии. (Скорее всего, эти войска должны были только угрожать британским владениям со стороны Средней Азии. По мнению Тарле, основную роль по сокрушению владычества Ост-Индской компании должны были сыграть французские войска.)...

Знаменитый указ императора Александра I от 25 февраля 1803 г. "Об отпуске помещиком своих крестьян по заключению условий на обоюдном согласии основанных" позволял крепостным крестьянам получать личную свободу вместе с землей. Увы, благое начинание на практике дало очень мало. Словесно выступавшие против крепостного права аристократы не освободили ни одного крестьянина. За немногими исключениями (вроде графа Румянцева) представители образованного класса не пожелали расстаться со своими кормильцами. В первый год действия указа было освобождено 50 тыс. крестьян, а всего - 106 тыс.

Историки, выискивающие черты "прогрессивности" у декабристов, старательно затушевывали вопрос, интересы какого сословия они представляли, оставляя за ними роль маленькой группки прекрасных личностей. Однако либералы, славящие эти прекрасные личности, всегда оставляли при себе "маленький секрет". Почему "борцы с самодержавием", будучи сами поголовно крепостниками, нередко замечательно богатыми, не дали свободу хотя бы своим крестьянам до намечаемого прихода к власти. Будущие декабристы могли с удобством совершить столь похвальное благодеянии при помощи закона о "вольных хлебопашцах" от 1803 – был бы прекрасный почин для всего образованного сословия. Один лишь будущий декабрист М. Лунин освободил нескольких своих крепостных, да и то, скромненько, без землицы. Похоже, что свободу народу собирались нести именно те люди, что намертво вцепились в свою кормушку.

Давайте заглянем в составленные ими проекты конституционного устройства новой России.

Проекты С. Волконского и Н. Муравьева внешне были весьма недурны, они предполагали конституционную монархию и "освобождение" крестьян.

Однако, если приглядеться к предлагаемому "освобождению", то сквозь него явно проглядывают уши прибалтийской реформы Александра I, за которой стояла группа либеральных сановников- англофилов и  по которой безземельную "свободу" получили крестьяне Эстляндии, Курляндии и Лифляндии.

Декабристский идеолог Никита Муравьев оказался немногим щедрее. Бесплатно предоставлял он менее 2 десятин земли на крестьянскую семью. Это было примерно в два раза меньше того среднего земельного надела, что крестьянин имел при крепостничестве. (Получалось, что помещик безвозмездно приватизировал, а по сути крал, половину естественного достояния земледельца.) И этот муравьевский надел было ниже железного минимума в 2,5 десятины, который обеспечивал убогие 1700-1800 ккал в день на человека. Любимец либеральной публики по сути планировал голод.

---------
1 Солоневич И. Л. Народная монархия М. 2005.
2 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV--XVIII вв.,. М. 1988, с.260.
3 Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб, 1992, с. 360, 361.
4 Романович-Славатинский А. Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права. Киев, 1912, с.117.
5 Платонов С.Ф. Полный курс лекций по русской истории. СПб, 1997, с. 658.
6 Кавелин К.Д. Наш умственный строй. М.1989, с.165.
7 Пушкин А.С. Заметки по русской истории XVIII века. -- В кн: Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16 т. -- М.; Л.: 1937--1959, т.11, с.14--17.
8 Платонов, с. 708
9 Кавелин, с. 213--214
10 Там же, с. 216.
11 Россия первой половины XIX века глазами иностранцев, Л., 1991, с.31.
12 История России с начала XVIII века до конца XIX века. М., 1997, под ред. ак. Л.В. Милова, с.152.
13 Ключевский В.О. Неопубликованные произведения. М. 1983, с.247.
---------------

     Часть II.

  
Отвлечемся ненадолго от крепостных. В России существовал и обширный класс лично свободных государственных крестьян.

В класс государственного крестьянства в 18 веке влились три основные категории свободного сельского населения - черносошные крестьяне, населявшие государевы "черные земли", "экономические" крестьяне, сидевшие на монастырских землях, секуляризованных при Екатерине II, а также однодворцы. Последние являлись потомками мелкого служилого люда, который с 16 в. заселял опасную южную границу московского государства, однако в благородное сословие в ходе Петровских преобразований не попал. В отличие от других категорий государственных крестьян, однодворцы владели землями не на общинной основе, а на индивидуальном поместном праве.[1] В некоторых губерниях, например Воронежской, Тамбовской, Орловской и Курской, однодворцы долгое время составляли большинство населения.

К началу Николаевского царствования государственных крестьян было порядка 17 млн, к концу около 24 млн. К ним были близки по своему статусу крестьяне удельные – бывшие дворцовые, сидящие на землях императорского дома (численность их превышала полтора миллиона человек).

От времен Московского государства государственные крестьяне сохраняли не только личную свободу; пресс дворяновластия не смог полностью раздавить у них самоуправления. Государственный суд не имел права налагать на них телесные наказания, а общественному суду такого не позволяло обычное право.[2]

Безосновательны мнения некоторых историков, что государственные крестьяне находились преимущественно за пределами Великороссии. На самом деле даже в центре России к этой категории крестьянства относилось в процентном отношении больше людей, чем в западных губерниях, которые пришли из Речи Посполитой. Ко времени составления основного Свода законов в 1830-х, государственное крестьянство было преобладающим или исключительным в 36 губерниях Европейской России и в Сибири.[3] По 10-й ревизии к нему относилось 45,2% крестьянского населения Европейской части России, это не считая других категорий свободных селян - оно было самым многочисленным классом российского общества. В 1857 - государственных и удельных крестьян было 56% от всего крестьянства. Крепостных насчитывалось не более 40% от общего числа крестьян, а от всего населения страны они составляли около 30%.[4] Уж никак не "абсолютно большинство", как брешут некоторые либероиды.

Государственные крестьяне могли свободно переходить из волости в волость, из уезда в уезд, из губернии в губернию. Переселение на новые места нередко поощрялось государством. Государственные крестьяне, как отдельно, так и целыми обществами, могли входить с частными лицами и с казной в договоры и подряды. Имели право приобретать в собственность недвижимые и движимые имущества, а также отдавать их в залог. Указ от 12 декабря 1801 г. давал право государственным крестьянам приобретать земли в частную собственность - наряду с купечеством и мещанством.

Пока дворянство было чересчур закрепощено военной службой, а затем чересчур эмансипировано вольностями, государственные крестьяне пополняли "третье сословие", класс купцов и промышленников. Государственные крестьяне могли записываться в купеческие гильдии и торговые разряды, открывать и содержать фабрики, торговые предприятия, в т.ч. оптовые, промышленные и ремесленные заведения.[5]

В правление Николая I положение государственных крестьян стало определяться не административными актами, а общегражданским законодательством - это было связано с огромной работой, проведенной Сперанским по упорядочению законов Российской империи, многие из которых впервые появились в публичном виде.

Так Статья 407 Свода законов определяла круг обязанностей местных (крестьянских) органов самоуправления: "На сeльском миpском сходе производятcя следующие дeла: 1) сельские выборы; 2) дозволение принадлежащим к тому обществу крестьянам переселение; з) разделение между поселянами общественных земель в пользование; 4) отвод общественных земель для учреждений по части сельского хозяйства и промышленности; 5) отдача мирских оброчных статей в содержание; 6) раскладка податей, оброка и повинностей; 7) дача доверенностей на хождение по делам общества; 8) суждение маловажных проступков казенных поселян и назначение за то наказаний".[6]

30 апреля 1838 г. было высочайше утверждено "Учреждение об управлении государственными имуществами в губерниях".

В губерниях создавались Палаты государственных имуществ во главе с окружными начальниками, обязанными следить, чтобы помещики и местные дворянские власти не оказывали давления на органы крестьянского самоуправления. Окружные начальники не имели однако права заниматься непосредственным управлением крестьянскими делами.

Государственное крестьянство образовало около 6 тыс. сельских обществ. Общество учреждалось в каждом большом селении или в нем соединялись несколько деревень. Из нескольких сельских обществ составлялась волость, с примерным населением в 6 тыс. ревизских душ мужского пола.

Все местные вопросы решались самими обществами. Для этого, "сообразно с коренными народными обычаями", должны были проводиться мирские сходы и создаваться сельские управления из выборных (за исключением писаря) властей.

Расширенный сельский сход, на котором присутствовали все домохозяева, собирался раз в тpи года и занимался избранием уполномоченных ("выборных"). Для обыкновенного сельского схода один уполномоченный избирался от каждых пяти дворов, для волостного – один от двадцати дворов. Кроме того, расширенный сход решал вопросы o переделе общественных полей.

Для разбирательства текущиx дел собирался обыкновенный сельский сход. В его введении находились следующие вопросы: прием и увольнение членов общества, раздел земель, раскладка податей, назначение денежного сбора на мирские нужды, распределение рекрутской повинности, назначение опекунов к малолетним и контроль за ними, выдача доверенностей на хождение по делам общества, выбор сельских должностных лиц.

Во главе сельского управления стоял избираемый на три года сельский старшина, в помощь ему были выборные старосты. Сход выбирал также сборщика податей и сотских – местных стражей порядка. Для определения правил несения полицейской службы крестьянами был издан "Сельский Полицейский Устав". Прямо скажем, хороший уровень самоуправления. (О колонизационной роли государственных крестьян см. в моей статье "Русский фронтир", главка "Министерство государственных имуществ во времена Николая I").

Вернемся к крепостным.

Западные пропагандисты во времена Николая I уже дудели во все трубы о "русском рабстве", забывая о том, что крепостничество в Европе было куда более долгим и ничуть не менее тяжелым чем в России, умалчивая о том, что европейский пролетарий, который был обязан вкалывать по 15-16 часов на хозяина, был вовсе не свободнее и не сытее крепостного русского крестьянина.

Лицемерная английская политэкономия объявляла людей, согнанных со своей земли и по сути ограбленных,  носителями "свободного труда". Но, по совести говоря, разве может считаться свободным человек, насильственно лишенный средств производства и существования? Свободен ли его труд – по 16 часов в день под угрозой голодной смерти? И какой у него выбор: пойти украсть пару шиллингов и получить за это петлю на шею? С 16 в. Англии существовало свирепейшее в мире уголовное законодательство, направленное против "экспроприированных", в котором смертная казнь существовала за сотни преступлений, начиная с мелкой кражи на сумму в два шиллинга (стоимость курицы). И на виселицу отправляли и детей, начиная с 8 - 9 лет. 

Трудящиеся, лишенные средств производства, фактически подвергались новой форме закрепощения - пролетарской. И совокупность английских законодательных актов на протяжении трех столетий сводилась к тому, что пролетаризированный труженик должен отдать свой труд ближайшему нанимателю за любые гроши. В случае, если трудящийся пытался искать более подходящего нанимателя, ему угрожало обвинение в бродяжничестве с наказаниями в виде различных истязаний, длительное бичевание ("пока тело его не будет все покрыто кровью"), заключение в исправительный дом, где его ожидали плети и рабский труд от зари до зари, каторга и даже казнь.[6-а] Согласно закону "о поселении" от 1662, действовавшему до начала 19 в., любой представитель простонародья мог быть подвергнут аресту, наказанию и изгнанию из любого прихода, кроме того, где он родился.[6-б]

"В Лондоне каждый день 50 тыс. человек, просыпаясь утром, не знают, где они проведут следующую ночь. Счастливейшие из них, которым удаётся приберечь до вечера пару пенсов, отправляются в один из так называемых ночлежных домов (lodging-house), которых множество во всех больших городах, и за свои деньги находят там приют. Но какой приют! Дом сверху донизу заставлен койками; в каждой комнате по четыре, пять, шесть коек – столько, сколько может вместиться. На каждой койке спят по четыре, по пять, по шесть человек, тоже столько, сколько может вместиться,  – больные и здоровые, старые и молодые, мужчины и женщины, пьяные и трезвые, все вповалку, без разбора."

"В этой части города нет ни канализации, ни каких-либо сточных ям или отхожих мест при домах и поэтому вся грязь, все отбросы и нечистоты, по меньшей мере от 50 тыс. человек, каждую ночь выбрасываются в канаву... Жилища беднейшего класса в общем очень грязны и, по-видимому, никогда не подвергаются никакой уборке. В большинство случаев они состоят из одной-единственной комнаты, которая, несмотря на очень плохую вентиляцию, всё же всегда бывает холодной из-за разбитых стёкол и плохо прилаженных рам; комната сырая, нередко расположенная ниже уровня земли, обстановка всегда жалкая или совсем отсутствует, так что охапка соломы часто служит постелью для целой семьи и на ней в возмутительной близости валяются мужчины и женщины, дети и старики."

"В этих трущобах Глазго живёт постоянно меняющееся население численностью от 15 тыс. до 30 тыс. человек... Как ни отвратителен был внешний вид этих домов, всё же он недостаточно подготовил меня к царящей внутри грязи и нищете... Пол был сплошь устлан человеческими телами; мужчины и женщины, одни одетые, другие полуголые, лежали вперемежку, иногда по 15, 20 человек в комнате. Постелью им служили кучи полусгнившей соломы и какие-то лохмотья."

Цитаты взяты из трудов Карла Маркса, но критик капитализма не пользовался ничем, чего не было в открытой английской печати.

"Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идёт о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идёт о сукнах гна Смита или об иголках гна Джаксона. И заметьте, что всё это есть не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих пределах закона",  – это уже пишет Пушкин, интересовавшийся событиями в "передовых" странах.[7]

Английская промышленная революция шла по костям, как в колониях, так и в самой метрополии. Несколько десятилетий в период после наполеоновских войн в Англии происходило сокращение зарплаты - капиталисты боролись за повышение прибыли, а машинное производство убивало мастерские ручных ткачей. Английский историк Э. Хобсбаум в своем труде "Век революции" оценивает число умерших от голода за это время в Англии в полмиллиона человек.

Внеэкономические насильственные факторы лежали в основе роста и концентрации британского капитала, как в метрополии, так и в колониях -- обезземеливание крестьян, работорговля, плантационное рабство, захват с помощью пушек торговой монополии. (См. мою статью 'Капитализм - история большого грабежа. Английский образец').

По всему миру, начиная с собственных островов, британский капиталист производил экспроприацию мелкой крестьянской и общинной собственности. "Священная частная собственность" возникала только в тот момент, когда капиталист или капиталистическая корпорация оформляли захват с помощью "римского права".

В некоторых британских колониях "очистка земли" шла со столь бездушным экономическим рационализмом, что имело форму геноцида. Не будет преувеличением сказать, что "связь между геноцидом, проводившимся поселенцами колоний XVIII-XIX веков и геноцидом XX века может быть прослежена в гитлеровской программе «жизненного пространства»".[8]

В колонизируемых странах погибали ремесла, системы общественных работ, вместе с тем гибли от голода миллионы ремесленников и крестьян, другие становились винтиками новой сырьевой экономики, снабжающей дешевыми ресурсами британскую промышленную революцию. Треть всех инвестиций в английское хозяйство времен промышленной революции выкачивалась из одной только Индии.

Как широко использовался принудительный труд в колониях европейских держав и США  вообще оставалось у русофобов за скобками.

Лишь в начале 19 в. заканчивается 250-летняя официальная история английского работорговли, внесшей огромный вклад в становление торгово-промышленного капитала Британии и обошедшаяся Африке в десятки миллионов жизней. Кстати, первыми рабами на плантациях Вест-​Индии были белые, ирландцы и англичане – сервенты или "законтрактованные слуги". Формально «законтрактованные слуги» не считались рабами, но как сообщает современник: «Слуг продают и покупают, как лошадей в Европе». Недостаток «добровольцев» работорговцы дополняли захватом молодых белых простолюдинов – как пишет историк Дж.Тревельян, это была «молодежь, похищенная частными предпринимателями для продажи в рабство на Барбадосе или в Виргинии». На улицах Бристоля во второй половине 17 века открыто шла торговля белым рабами. Похищениями юношей и девушек для продажи их в рабство занимались купцы лондонского Сити.[8-в] Продавали в рабство ирландских крестьян-​католиков за то, что те проживали на землях, понадобившихся короне и капиталу. Так, после очередного покорения Ирландии 1649-1652 гг., до 100 тыс. ирландцев были отправлены на плантации Вест-​Индии, практически на верную смерть. Правительство приказало отправлять туда и всех ирландцев, находящихся в тюрьмах, работных домах, всех, не имеющих определенных средств жизни. Рабство в английских колониях официально просуществует до 1833 - 1836 гг., а контрабандная поставка негров, до 100 тыс. чел. в год, на плантации США, будет продолжаться еще более полувека.

Прямое рабство было отменено во французских владениях в 1848 г.,  а принудительный труд там не исчез вплоть до конца колониализма.  В США рабство упразднили в 1865. Черные, не получившие земли после освобождения, остались на десятилетия в положении полурабов–кропперов на плантациях своих прежних хозяев; черные работники не имели права покидать "работодателя" до его разрешения, или принудительно направлялись на работу к прежним хозяевам. В полуколониальных странах Латинской Америки рабство отменили лишь в 1880-х, а принудительный труд, пеонаж, дожил там до недавнего времени. (Подробнее в моей статье "Запад, западный капитализм и рабство")

В некоторые регионы Африки европейские колонизаторы приходили под бодрым лозунгом избавления от рабства и работорговли. Но это сопровождалось по сути 100% порабощением местного населения, где расходы на рабочую силу измерялись в количестве ударов кнутом из бегемотовой кожи или количеством потраченных патронов.

До половины населения бельгийского и французского Конго, около 10 млн. чел., погибло, став жертвой большого каучукового бизнеса – самая крупная страна Африки была превращена в огромный концлагерь с жесточайшими наказаниями для тех, кто не приносил достаточного дохода колонизаторам. Массовые экзекуции, сожжения деревень, захват заложников, включая малолетних, и доведение их до смерти, бичевание насмерть и отрубание конечностей, кровь и страх – всё это оборачивались огромными прибылями европейских фирм, под 700%.  Практически поголовно смертоносными были повинности вроде ручной переноски грузов на большие расстояния или постройки железных дорог для вывоза сырья.

Прямое порабощение, а затем принудительный труд, что практиковалось во всех колониях европейских стран, от Африки до Индокитая и нидерландской Ост-​Индии (Индонезия), дополнялись конфискациями земель и скота, разорением и доведением до нищеты, чтобы работа за гроши от зари до зари на колонизатора оказалась единственным способом спастись от голодной смерти.

«Свободная контрактация», на которую шли миллионы китайцев, индусов, малайцев, жителей южной Африки, чтобы спасти себя и свои семьи от голодной смерти, оказывалась, по сути, тем же рабским трудом, от зари до зари, с телесными наказаниями и цепями. Нередко "свободного" работника приводил его вождь на веревке к нанимателю - за небольшое вознаграждение или под страхом наказания. А «контракт» очень часто заканчивался вместе со смертью работника. В течение 19-го и первой половины 20 в. по всему колониальному миру текли потоки китайских, индийских, африканских, малайских кули, заменявших прежних рабов там, где прямое рабство было отменено, притом они нередко подвергались погромам и насилиям со стороны местного населения.

Забывали либеральные  пропагандисты и о колоссальном использовании в "цивилизованных государствах" детского труда.

Дети английских пролетариев уже во времена Дефо начинали работать с четырех-пятилетнего возраста.[8-а] В период промышленной революции помогали взрослым на шахтах; десятилетние трудились по 14 часов в день, таская по низким туннелям, где взрослому не разогнуться, вагонетки с углем.

На лондонском трудовом рынке, располагавшемся в кварталах Уайт-Чепл и Бетнал-Грин, родители предлагали своих детей в возрасте от семи до десяти лет любому человеку на какую угодно работу с раннего утра до поздней ночи. Работные дома, где принудительно трудились и малолетние, были превращенные парламентским актом 1834 года в настоящую систему трудовых лагерей. Это были, по сути, фабрики смерти, за несколько лет там вымирало до 80 % трудового контингента...

Военная мощь британской короны опиралась на наемных солдат (из числа вышеописанных пролетариев и бегущих от голода ирландцев) и насильно завербованных (по сути рабов) матросов. По их спинам, для развития интеллекта, гуляли плетки-девятихвостки, именуемые "кошками" (сat o' nine tails). ("Размочить кошку" означало смыть кровь, которая слепляла волокна плети и делала удары особо мучительными.) Жестокие телесные наказания в армии и флоте Ее Величества продержались до 1881 г., поэтому королеву надо бы по справедливости назвать Викторией Кошкиной. Помимо мучительного бичевания -- число ударов доходило до 1200 -- применялось на британском флоте и такое садистическое, часто заканчивающееся смертью наказание как килевание.

Еще в 17 в. 85 % всей земли, принадлежавшей ирландцам, было конфисковано и передано во владение колонистам-протестантам из Англии и Шотландии ("священное право частной собственности" в английском исполнении.)

В 18 в. отрубленные головы ирландцев не выкладывались у дорог, как в 16 и 17 вв. поскольку были найдены более экономные способы истребления коренного населения острова.

"Треть ирландской арендной платы тратится в Англии, что вместе с прибылями, пенсиями и прочим составляет добрую половину доходов королевства, все -- чистая прибыль для Англии. Эта арендная плата выжимается из крови, жизненно важных органов, одежды и жилищ арендаторов, которые живут хуже, чем английские нищие",  -- писал Джонатан Свифт в статье "Краткое обозрение государства ирландского".

В "Письмах суконщика" Свифт писал, что "все дороги, улицы и двери домов осаждаются нищими женщинами, за которыми следует 5-6 детей, прося и моля прохожего о милостыне". А в "Скромном предложении" об ирландцах, которые "продают себя на Барбадос", чтобы рабством спастись от голодной смерти. А его современник, лорд-наместник Ирландии, докладывал в Лондон, что в городских рвах лежат трупы людей, рот которых покрыт зеленью от травы, которой они пытались утолить свой голод в последние минуты жизни. [8-б]

К началу 19 в. каждый год из Ирландии в карманы лендлордов, живущих в Англии, выкачивалось свыше миллиона ф. ст. арендной платы. В относительно плодородной стране голод с тысячами смертей стал привычным явлением. Ирландское промышленное производство было подавлено, чтоб не конкурировало с английским, Ирландии даже запретили торговать с другими британскими колониями. После отмены в начале 1840-х гг. хлебных законов, стимулировавших производство зерна у лендлордов, начинается очистка их огромных имений от мелких арендаторов. Английские землевладельцы решительно выбрасывают ирландцев с земли, передавая ее под выращивание кормовых трав для скота. Внешне невинный процесс перехода на продуктивное животноводство, дорого обойдется ирландскому народу.

Ирландские крестьяне-католики останутся со своими крохотными участками, где только щедрый американский гость-картофель будет спасать их от голодной смерти. До поры до времени. Когда в 1845 гостя сгубила грибковая болезнь, то в Ирландии начался голодомор -- к 1851 г. население острова сократилось на треть.

"...Мы вошли в хижину. В дальнем углу, едва видные сквозь дым и покрывающее их тряпье, лежали обнявшись трое детей, с запавшими глазами, без голоса, в последней стадии дистрофии... Над остатками горящего торфа скорчилась еще одна фигура, дикая, почти нагая, почти нечеловеческая с виду. Жалобно стеная, иссохшая старуха умоляла нас дать ей что-нибудь, показывая руки, на которых кожа свисала с костей..",  -- пишет английский автор, посетивший Ирландию в 1847. И в то же время "огромные стада коров, овец и свиней... отправляются с каждым отливом, из каждого из 13 наших портов, курсом на Англию, и помещики получают арендную плату и отправляются тратить ее в Англию, и сотни бедняков ложатся и умирают вдоль дорог от недостатка пищи".[9]

Даже на пути в Америку до 30% спасающихся от голодной смерти ирландцев погибало от тифа и дистрофии.

Гибель Ирландии не встретила особых филантропических чувств в Лондоне, где частные фонды и правительство перекладывали друг на друга обязательство оказать помощь голодающим. Промедление это совершалось не без умысла. "Смертность от голода и эмиграция... очистили земли от нерентабельных производителей и освободили место для более совершенного сельскохозяйственного предприятия." [10]

И сегодня коренного населения в Ирландии гораздо меньше, чем в начале 19 в. Если в 1840 на этом острове проживало около 8,2 млн чел.; к концу 19 в около 4,5 млн, включая англосаксонское меньшинство; ныне 5,5 млн, учитывая Ольстер с его протестантским населением. А английские пропагандисты всё ищут голодоморы где угодно, но только не под сенью британской короны.

Массы ирландцев, бегущих от голодной смерти в английские промышленные города в первой половине 19 в., еще более сбивали цену труда. Их нищета вызывала здоровый смех даже у английских интеллектуалов.

"Ирландцы носят наряд из лохмотьев, снять и надеть который является труднейшей операцией, предпринимаемой только по праздникам или в особо торжественных случаях". Впрочем юмор знаменитого Карлейля был совсем уж английским, когда он отзывался об ирландцах, как о "свиньях в человеческом обличье"[11]...

Русский крепостной крестьянин, в том числе посессионный (прикрепленный к фабрике), непременно имел собственное жилье и индивидуальных земельный надел. Крестьянин был законодательно защищен от голода, а посессионный работник и от чрезмерной эксплуатации.

С самого начала своего правления Николай I занимался вопросом отмены крепостного права. Для его рассмотрения было создано несколько специальных комитетов.

Не тиранические наклонности императора, а условия, в которых находилось русское сельское хозяйство, препятствовали решительным мерам по освобождения крепостного крестьянства.

Царь Николай  прекрасно понимал то, что не доходило до разного сорта обличителей: крепостное право в значительной степени уходило корнем в природные особенности русского земледелия, вынужденного при малой производительности обеспечивать потребности государства, и, в первую очередь, оборонные.

Низкий уровень накоплений капитала в городском хозяйстве и торговой сфере (что, во многом, было определено географическими, природно-климатическими  факторами) способствовал консервации крепостных отношений. Долгое время городское хозяйство не пыталось вытянуть рабочую силу из сельского хозяйства, а экстенсивное сельское хозяйство спокойно усваивало весь прирост рабочей силы.

К примеру, такой "фактор интенсивности", как увеличение глубины вспашки, требовал сложных пахотных орудий и мощного тяглового скота. Необходимых для этого накоплений не было как у крестьян, так и у основной массы помещиков. Но и крупные землевладельцы не ставили на кон свое благополучие и не рисковали вкладывать деньги в интенсивные методы хозяйствования. Капиталоемкий урожай легко мог быть погублен, при коротком сельскохозяйственном периоде, заморозками или засухой, а породистый скот убит эпизоотией. За исключением нескольких экспериментальных хозяйств по всей стране было распространено трехполье и пашня расширялась за счет поднятия нови и залежи. Почти все, что было реально сделано в области внедрения новых сельскохозяйственных культур (картофеля, кукурузы), относилось к области правительственных усилий.

С 18 в. огромную роль в отягощении крепостного права, выведении его из сферы государственных потребностей, играли эгоистические интересы дворянства - класса, полностью господствующего в военной, экономической, бюрократической, политической сферах.

Попросту говоря, не учесть в полной мере интересы дворянского сословия, означало верную гибель для любого правителя России. За воспоминаниями далеко ходить не надо, крепкими дворянскими руками был убит отец Николая I - император Павел.

Николай был хорошо знаком с декабристскими проектами "освобождения крестьян", которые в реальности обернулись бы обезземеливанием и пролетаризацией крестьянской массы. Неразвитый русский город не смог бы принять "освобожденную" крестьянскую массу. Обезземеленное крестьянство превратилось в социальное взрывчатое вещество, пострашнее любой вражеской армии.

В Новороссии и южной Сибири были  миллионы десятин потенциально плодородной земли. Однако об ее превращении в пашню, в случае одномоментного освобождения массы крепостного крестьянства, не приходилось и мечтать. Железные дороги и вложения капитала - вот что решило судьбу канадских степей в богатой  Британской империи, и только в конце 19 в. Таких козырей ни у русского крестьянства, ни у российского государства в первой половине 19 в. не имелось. А русские степи были засушливее, чем канадские, и требовали еще больших вложений. (Министерство госимуществ, тем не менее,  расходовало большие средства на переселения малоземельных государственных крестьян - всего на новые земли переселилось до 400 тыс. душ.)

Не прибавляли оптимизма в отношении освобождения крестьян и регулярные неурожаи. С 1830-х гг. наступило особенно неустойчивое в климатическом отношении время; типичным погодным экстремумом стала засуха.

В Российской империи "отсталое самодержавие" обязано было заботиться о выживании простонародья, а в самой развитом государстве того времени, в Британской империи, в британских колониях Ирландии и Индии, миллионы людей "свободно" умирали от голода (см. мою статью "Как строился западный капитализм: голод и массовые убийства в колониях").

Ситуация в российском сельском хозяйстве была основной причиной того, что император сделал ставку на постепенное освобождение владельческого крестьянства.

Правительство поощряло выход из крепостной зависимости по соглашениям между крестьянами и помещиками согласно закону от 1803 г. Законодательство определяло в год не более сорока дней на барщине, разрешило крестьянам посылать вместо себя на эти работы наемных рабочих, запрещало помещикам утруждать крестьян вредными и тяжелыми работами, несоразмерными с их силами, не соответствующим их полу.

Были отменены ранее распространенные натуральные поборы с крестьян - в виде мелкого рогатого скота, птицы, яйца, масла, ягод, грибов, пряжи, холста, сукна. Упразднялись и такие феодальные повинности, как караулы при господских усадьбах, лесах, полях, сенокосах, уход за господским скотом, сгонные дни и т.д.[12]

Собственно, благодаря этим ограничениям крепостной труд становился все более невыгодным для помещика.

Согласно императорскому указу от 1827 г. беглых крестьян, прибывших в Новороссию, власти не должны были возвращать бывшим владельцам, за них выплачивалась компенсации из казны. Получалось уже теперь, что с Новороссии выдачи нет, благодаря государю императору.

Закон 1827 г. определял переход в казенное заведование имений, в которых оставалось, за продажей или залогом земли, менее 4,5 дес. на крестьянскую душу. Соответственно и крестьяне таких имений переходили в статус государственных. Впервые закон установил минимум крестьянского надела, за который нес ответственность помещик.

Самой крупной мерой в отношении крепостного права был разработанный П. Киселевым закон 1842 г. об "обязанных крестьянах". По этому закону помещик получал право освобождать крестьян от крепостной зависимости, предоставляя им земельный надел в наследственное пользование.

Получая землю и свободу, крестьяне обязаны были (отсюда название "обязанных") временно нести определенные повинности, денежные или трудовые, в пользу землевладельца - для компенсации понесенного помещичьим хозяйством ущерба.[13]

Для ограждения крестьян Западного края от произвола помещиков, в 1846 г. распоряжением министра внутренних дел Д. Бибикова были введены т. н. инвентари, согласно которым упорядочивались крестьянские повинности и ограждались крестьянские права.[14] Введение инвентарей также подготавливало освобождение крестьян с землей.

В 1847 г. министру Государственных имуществ было предоставлено право приобретать за счет казны население дворянских имений.

Первым делом граф Киселев выкупил всех крестьян, принадлежащих однодворцам.

В 1848 г. издан был указ, предоставлявший крепостным крестьянам право, с согласия помещика, приобретать в частную собственность земли и любую недвижимую собственность (дома, лавки и т.д).[15]

При императоре Николае I произошло лишение помещиков права уголовного взыскания с крестьян.[16] Более того, сами помещики попали под государственный надзор. Губернским прокурорам поручилось вести "наблюдение, дабы с народа не были взимаемы сборы, законом не установленные". Им вменялось предотвращение самоуправства помещиков в отношении крестьян, возбуждение уголовных дел, по которым нет истца. О существенных злоупотреблениях прокуроры должны были докладывать губернатору и министру юстиции.

И прокуроры, несмотря на свою классовую солидарность с землевладельцами, вынуждены были осуществлять надзор, возбуждая каждый год сотни дел против помещиков, злоупотреблявших своим положением. (Хочется добавить - "служебным положением", поскольку к помещичьей власти наконец добавилась ответственность.)

В эпоху Николая I помещичьи хозяйства неуклонно теряли доходность - во многом благодаря тем ограничениям на эксплуатацию крестьян, которую устанавливало правительство - и впадали в задолженность. Особенно быстро это происходило в неурожайные годы, когда помещики обязаны были продовольствовать крестьян, находящихся под угрозой голода.

За годы николаевского царствования общая сумма помещичьей задолженности увеличилась в 4 раза. К 1850-м годам помещики России были должны государственным кредитным учреждениям (Заемному банку и др.) 425 млн руб. серебром.

В 1833 г. в этих учреждениях, в обеспечение долга, было заложено помещиками 43,2 % крепостных ревизских душ, а в 1855 г. уже две трети всех крепостных.[17]

Нарастающий процесс разорения дворянских землевладений сопровождался переходом заложенных имений в казну.

Поскольку в залоге находилось подавляющее большинство крепостных - это означало, что в обозримом будущем они должны были перейти в разряд государственных крестьян.

К числу должников относилось подавляющее большинство помещиков из той основной группы, что владела от 1 до 1000 крепостных душ. То есть, подавляющая масса дворянства лишь номинально оставалась собственниками своих поместий и крепостных душ, что заметил даже классик коммунизма.[18]

Доля крепостных в общем числе крестьян снижалась с нарастающей скоростью, с половины в начале правления Николая I до менее 40% в конце.

Императорский указ от 1846 г. обеспечивал крепостным крестьянам право выкупаться на свободу вместе с землей, если поместье, к которому они были приписаны, продавалось за долги с торгов. А указ, изданный в следующем году, давал крестьянскому обществу, приписанному к такому поместью, первоочередное право купить его целиком. "Оказалось, что крепостные были вполне готовы к этому и действительно стали скупать поместья одно за другим", - писал Ключевский. Указ от 15 марта 1848 г. распространил право покупки поместья на каждого крепостного в отдельности.

Ключевский указывал: "Помещичьи хозяйства... падали одно за другим; имения закладывались в государственные кредитные учреждения... Поразительны цифры, свидетельствующие о таком положении помещичьего хозяйства... состояло в залоге с лишком 44 тыс. имений с 7 млн ревизских душ с лишком, т. е. в залоге - больше двух третей дворянских имений и две трети крепостных крестьян, т. е. закладывались преимущественно густонаселенные дворянские имения... Надо вспомнить все приведенные цифры, для того чтобы видеть, как постепенно сами собой дворянские имения, обременяясь неоплатными долгами, переходили в руки государства. Если бы мы предположили вероятность дальнейшего существования крепостного права еще на два-три поколения, то и без законного акта, отменившего крепостную зависимость, дворянские имения все стали бы государственной собственностью. Так экономическое положение дворянского хозяйства подготовило уничтожение крепостного права, еще в большей степени подготовленное необходимостью нравственною."

К разорению помещичьих имений  подталкивала аграрная перенаселенность в центральных районах страны. Несмотря на развитие отхожих и кустарных промыслов, крестьянство испытывало все больший недостаток удобной пахотной земли, и помещику приходилось кормить "лишние" рты.

В регионах с благоприятными климатическими условиями крепостные становились обузой для помещиков из-за специализации хозяйств. Землевладельцы расширяли посевы картофеля, сахарной свеклы и других технических культур, вводили травосеяние, основывали предприятия по первоначальной обработке земледельческого сырья. Хозяева таких имений нуждались в более малочисленной и сезонной рабочей силе. Для них пролетарий-батрак являлся более удобным работником, чем крепостной крестьянин. Перед батраком у помещика не было никаких социальных обязательств, предписанных законом. Батрака гнал на работу страх голодной смерти и это принуждение было посильнее любого другого.

Свои проблемы владельцы специализированных хозяйств нередко решали путем захвата крестьянских наделов. Несмотря на противодействие правительства, обезземеливание крестьян в таких регионах приобретало широкий размах.

Крепостное право в многих поместьях Нечерноземья, зоны рискованного земледелия, нередко было фикцией еще при предшественниках Николая I. Землевладелец довольствовался оброком (денежной рентой) от своих крестьян, многие из которых обосновались в близких и далеких городах в качестве ремесленников, мастеровых, купцов, торговцев.

В нечерноземных областях процент оброчных крестьян среди крепостных неуклонно возрастал. Так в первой трети века он увеличился в Владимирской губернии с 50% до 69%, в Московской с 36 до 67,9%, в Рязанской с 19% до 38,1%. В северных губерниях, Ярославской, Костромской, Вологодской, где крепостных было немного, оброчных среди них уже оказывалось 85-90%. К середине 19 в. процент оброчных в нечерноземных губерниях увеличился еще больше. Отмирание грубых форм зависимости от землевладельца создавало новые возможности для проявления экономической активности формально еще крепостных крестьян.

Правительство делало всё необходимое для поощрения крестьянской торговли. Были максимально облегчены  правила выдачи паспортов и учреждена сословно-податная категория торгующих крестьян.

Торгующие крестьяне определялись, как юридические лица, и могли, наравне с купечеством совершать, крупные торговые сделки. Крестьяне со свидетельствами 1 и 2 разряда допускались к оптовому торгу, внутреннему и заграничному, а также  к сделкам на бирже, наряду с купцами и 1 и 2 гильдии, могли заниматься операциями  с ценными бумагами. Крестьяне со свидетельствами 3 разряда приравнивались к купцам 3-ей гильдии. Они могли приобретать товары у купцов 1 и 2 гильдии и у крестьян, имеющих свидетельства 1 и 2 разрядов.[19]

Крепостные крестьяне активно занимались крупным оптовым торгом, что так поразило маркиза-русофоба де Кюстина, побывавшего на Нижегородской ярмарке.  Мужики совершали устные сделки и били по рукам, даже когда сумма доходила до десятков тысяч рублей (в современных ценах это многие миллионы.)  Он отмечает, что крепостными  "заключаются сделки на слово на огромные суммы".[20]

Историк-марксист Покровский, хоть и клеймил "империализм" Николая I, однако удачно называл его "ситцевым".

Действительно, самый бурный рост происходил в текстильной промышленности, не слишком  капиталоемкой и ориентированный на массовый внутренний спрос. В ее развитии важнейшую роль играли крестьяне нечерноземных областей, в т.ч. и крепостные. Знаменитый текстильный центр Иваново вырос из одноименного села, где  крестьяне графа Шереметева перешли от надомного ткацкого производства к фабричному.

Уже в конце 1820-х гг. действовало немало число ситцепечатные и бумаготкацких фабрик, принадлежавших крепостным крестьянам.  У некоторых крепостных фабрикантов трудилось по 700-800 работников из числа отхожих крестьян. У крепостного фабриканта Гарегина  было  1407 рабочих, у Ямоловского  - 1500.

Бывший крепостной крестьянин Петр Елисеев из Борисоглебского уезда основал торговое товарищество "Братья Елисеевы", которому принадлежали огромные магазины в Петербурге и Москве и шоколадно-конфетная фабрика в Петербурге.  

А крестьянин Филиппов основал сеть пекарен и булочных, которая вытеснила в столицах немецкие пекарни и булочные, отличавшиеся, кстати, хорошим сервисом и чистотой.

Крестьянин Мальцов создал в Гусь-Хрустальном мощное производство стекла и изделий из стекла, а затем основал железоделательное производство. Его инициатива по изготовлению  рельсов получила  поддержку казны.

В Нечерноземье крестьяне активно переходили на технические культуры. Снабжали льном ткацкие фабрики Ярославля, Костромы, Владимира, Москвы, производили коноплю, которая шла на пеньку для экспорта и для нужд собственной парусно-полотняной промышленности. Сами при этом нанимали рабочих. Так в Михайловской вотчине Дмитровского уезда графа Шереметева в надомных мастерских, веревочных и сапожных, у крепостных трудилось по 8-12 наемных работников.  Кстати, российскому помещику по закону не дозволялось присваивать доход крепостного крестьянина, как то было во многих европейских странах. Если последний занимался кустарной промышленностью, то крепостные отношения сводились к тому, что землевладельцу  уплачивался фиксированный денежный оброк.

С развитием сахарной промышленности и  малоземельные курские крестьяне переходили к специализированному хозяйству. Крепостные и государственные крестьяне заводили свекловичные плантации,  куда на каждые 7 дес. нанималось до 200 работников.[21]

Вместе с ростом хозяйственной активности простонародья в эпоху Николая исчезают помещичьи (вотчинные) фабрики, использующих труд крепостных крестьян.

В 1834 г. было принято положение для помещиков, держащих вотчинную фабрику, которое фактически ставило крест на такого рода промышленности. Помещики более не могли обращать пахотных крестьян в фабричных рабочих. Для работников, имевших земельные наделы, труд на фабрике не мог составлять более трех дней в неделю. Работа в воскресные и праздничные дни запрещалась. Теперь труд крепостного оказывался для помещика-предпринимателя слишком дорог.

И если в 1804 г. 90% всех суконных фабрик работало на крепостном труде, то в 1850 г. лишь 4%. Помещичьи предприятия вынуждены были переходить на использование вольнонаемной силы и, как правило, разорялись, не выдерживая конкуренции с купеческими и крестьянскими мануфактурами.

Как писал крупнейший исследователь русской хозяйственной истории, академик Л. Милов: "В крепостное деревне преобладали не признаки упадка и снижения хозяйственного уровня, а восходящие прогрессивные токи".

Но, с точки зрения рынка, мелкое крестьянское хозяйство в историческом центре страны, выше 52-53 град. c.ш., рентабельным не являлось. Рентабельное,  в капиталистическом смысле, хозяйство здесь могло быть создано путем обезземеливания и разорения основной массы крестьянства с тяжкими социальными последствиями.

Некоторые критики николаевского правления, признавая высокие темпы роста в легкой и пищевой промышленности, говорят о том, что "крепостнические отношения" стесняли рост тяжелой промышленности, особенно на Урале.

Использование труда посессионных работников на уральских заводах определялось  не звериной сущностью царизма, а недостатком в России бездомного нищего пролетарского элемента, готового на все ради куска хлеба. В Англии, где "овцы съели людей", такого элемента было сколько хочешь. (Хотя даже на Британских островах, в Шотландии, до начала 19 в. вовсю практиковалось пожизненное прикрепление рабочих к шахтам и копям. [21-а].) И такой дешевый человеческий фактор прекрасно там сочетался (с точки зрения прибылей) с кучным расположением портов, каменноугольных шахт, железорудных рудников, - это пространство легко соединялось судоходными каналами и железными дорогами. (В Англии нет ни одного населенного пункта, удаленного от моря более чем на 70 миль, а ведь себестоимость перевозок по воде минимум в десять раз ниже, чем по суше.)

Ситуация с российской металлургией была много тяжелее в связи с географическим, природным фактором. Многие месяцы длилась доставка уральского чугуна и железа потребителям и экспортерам, в Петербург и Москву. Чугун и железо вырабатывались на дорогом древесном угле. Создание транспортной сети, которая соединила бы разъединенные тысячами верст железорудные, каменноугольные месторождения, центры производства и потребления, требовало огромных инвестиций и времени. К примеру, постройка уже первых железных дорог предъявило спрос на  такое количество чугуна и железа, которое собственное производство не могло обеспечить и в небольшой степени.   Кстати, отмена крепостного и  посессионного права в 1861 отнюдь  не вызвала соответствующего подъема уральской металлургии. Напротив, на Урале из-за нерентабельности была закрыта треть заводов. И если во времена Николая I Урал давал 78% всего железа страны, то к началу 20 в. только 27% . При том рабочие уральских частных заводов получали в 2-3 раза меньше, чем в новом металлургическом  центре, донецко-приднепровском регионе.[22] В николаевское время он только зарождался, во многом благодаря геологоразведочным работам, проведенным правительством.

В общем, стесняло развитие тяжелой промышленности  не отсутствие свободных рабочих рук (большая часть из них вовсе не была повязаны крепостными отношениями), а малочисленность безземельного элемента, готового трудится за жалкие гроши. И что  еще более важно - это была проблема самой промышленности; преодоление географического фактора требовало больших инвестиций, не сулящих быстрой отдачи.  И через полвека после отмены крепостного права во всей российской промышленности было занято не более 7% самодеятельного населения.

Возвращаясь к вопросу, а мог ли Николай I легко и непринужденно, в стиле либеральных прожектеров, одномоментно "освободить крестьянство", следует признать, что он не мог взять на себя такую ответственность.

"Крепостнический режим" - это всего лишь ярлычок, некрасивые слова, абстракция. Крестьяне живут не абстрактными понятиями, а работой на земле. Реальность заключалось в том, что после "освобождения крестьян", проведенного в 1861 по либеральным "декабристским" канонам, основная масса крестьян стала жить хуже, чем при Николае I. Они сразу потеряли часть своих земель (отрезки) и получили на шею долговременный груз выкупных платежей (вся земля была признана собственностью помещиков, за которую надо платить).

Крестьянское малоземелье и долговой пресс, созданные с благой либеральной целью - превратить крестьян в пролетариат, а помещичьи имения в крупные капиталистические хозяйства - вели к разорению земледельцев, но не спасало от разорения и помещиков. Те предпочитали продавать свои нерентабельные имения или закладывать их в частные банки и упархивать с деньгами в Париж и Ниццу. (Только за первые шесть лет после реформы ушло из России около 200 млн руб., огромная по тем временам сумма.)

Не получая дешевых кредитов (система госкредита в реформу рухнет первой), крестьянское хозяйство погашало задолженность вывозом всё дешевеющего хлеба (а мировой рынок был переполнен дешевым зерном из стран  с более благоприятными климатическими условиями) - и крестьянство всё более недоедало. Ростовщический капитал начинает разорять деревню, нести в нее долговое закабаление. Со времени "освобождения" идет быстрое расслоение крестьянства, причем самым массовым слоем становятся бедняки.

Выколачиванием недоимок и долгов из крестьянина будет заниматься не вотчинник и не мироед, а государственный чиновник, на него и будет обращаться ненависть.

"Свобода", в ее буржуазном варианте, оказалась хуже "крепостничества" и повела страну к революции и гражданской войне.

Чтобы подчеркнуть особую необходимость буржуазно-либеральной реформы 1861 г. либероиды не жалею слов, живописуя "позорное поражение" России в Крымское войне. На самом деле, если говорить о "позорных поражениях", то лучше вспомнить "хасавюртовский мир", заключенный либероидными властями РФ в 1996 с дудаевскими боевиками. В Крымскую же войну враг лишь занял южную сторону Севастополя (используя снабжение по морским коммуникациям), зато русские войска дошли до Арзрума, главного города азиатской Турции. На Балтике врага постигла полная неудача, на Дальнем Востоке также, вторжение на западной границе не состоялось, а ведь там находились главные русские силы. И это учесть, что против России воевало четыре государства, в т.ч. две огромные колониальные империи, с численностью населения (учитывая колонии), превосходящей российскую в 5,5 раз - великие силы, контролирующие большую часть мировых ресурсов .  А еще три государства, непосредственные соседи, угрожали нашей стране войной.(Подробнее - здесь)

Временной промежуток от 1861 год до революции ни в коем случае нельзя мазать одной черной краской; в частности шли колонизационные процессы, освоение степного Причерноморья, Приуралья и Сибири - азиатской части России особенно активно с конца 19 века, со времени постройки Транссибирской магистрали (см. статью "Русский фронтир", главку "Комитет Сибирской железной дороги"). Но, в целом, из тупика,  определенного как природно-климатическими особенностями, так и либеральным "освобождением крестьянства" удалось выйти лишь с укрупнением крестьянских хозяйств и их техническим переоснащением, произведенным уже в советские 1930-е гг., незадолго до II мировой войны.

----------
1 Платонов С.Ф. Полный курс лекций по русской истории. СПб, 1997. С. 345.
2 Алексеев С.Г. Местное самоуправление русских крестьян XVIII-XIX. СПб--М., 1902, с. 51.
3 Там же, с.47.
4 Крепостное население в России, по 10-й народной переписи", СПб, 1861. Цит по кн: Федоров В.А. Падение крепостного права в России: Документы и материалы. Вып. 1. М., 1966.
5 Алексеев, с.49.
6 Пушкарев С. Г. Очерк крестьянского самоуправления в России. -- В кн: История и историография России. с. 135.
6-а Tanner. Tudor Constitutional Documents. 1922. p. 475-479, 485-487; Семенов В.Ф. Пауперизм в Англии XVI века и законодательство Тюдоров. В сб. Средние века. Выпуск IV. М.,1953.
6-б Тревельян Дж.М. История Англии от Чосера до королевы Виктории. Смоленск, 2001, с. 300.
7 Пушкин А.С. Путешествие из Москвы в Петербург.  -- В кн: Пушкин А. С. ПСС, т.11.
8 Саркисянц М. Английские корни немецкого фашизма. СПб, 2003.
8-а Тревельян, с. 349.
8-б Афанасьев Г.Е. Судьбы Ирландии. В кн:Записки Новороссийского университета. Т.46. Одесса, 1888 с. 90.

8-в  Mathieson W. L. British Slavery and its Abolition. L., 1926., с. 255
9 Curtis Liz. Nothing But the Same Old Story (The Roots of Anti-Irish Racism), London, 1985.
10 Саркисянц, с.16.
11 Там же, с.15
12 Алексеев, с.66.
13 Николай I: личность и эпоха. Новые материалы. СПб, 2007, с.18.
14 Батюшков П.Н. Белоруссия и Литва. Исторические судьбы Северо-западного края. СПб, 1889. С.360--362.
15 Дружинин Е.Р. Освобождение и купля-продажа крепостных в 1800--1840 гг., СПб. С.144.
16 Янковский  Д.П. Личность императора Николая I и его эпоха. Варшава, 1897. С.33.
17 Выскочков Л.В. Николай I. М. 2006. С. 206.
18 Маркс К. Об освобождении крестьян в России. -- В кн.: Соч., т.12, с. 692-701.
19 Швед В.В. Участие белорусского крестьянства в ярмарочной торговле 1830-1860 гг. В кн: Аграрный рынок, с. 141
20 Россия первой половины XIX века глазами иностранцев. C. 634.
21 Рянский Л.М. Рост наемного труда в крепостной деревне Курской губернии. В кн: Аграрный рынок в его историческом развитии. М. 1991, с.166.
21-а Тревельян,с.308.
22 Кулагина Г.А. История родного края. Свердловск, 1983, с. 84.