Россия за год СВО: гибкая стабильность. Ростислав Ищенко

Главным событием 2022 года для России безусловно является спецоперация по денацификации и демилитаризации на Украине. Ростислав Ищенко о том, как она повлияла на Россию и ее политику.

Неоднократно слышал споры о том, насколько изменилась политическая система России за неполный год СВО и достаточно ли этих изменений. Многие считают, что изменения надо ускорять и расширять, в общем, хоть термины революция и перестройка не произносят (большинство справедливо считает эти периоды российской истории не стоящими быть примером в настоящем и будущем), но мыслят именно в этих категориях: как можно скорее изменить общественные отношения до полной неузнаваемости и реализовать наконец идею "Золотого века" с его "справедливостью для всех".

Между тем полной "справедливости" и полного "равенства" не было даже в идеализировавшийся утопистами и идеализируемый нынешними экологическими экстремистами (для краткости я их именую экологистами) век "первобытного коммунизма". Тогда, конечно, старались накормить всех и все жили в одной пещере или в одном шалаше, греясь у одного очага. Но, во-первых, эта "благодать" распространялась только на членов своей родовой общины. Остальные люди были, либо опасным врагом, которого надо убить, либо добычей, которую надо съесть, а чаще всего и тем, и другим.

Во-вторых, даже внутри родовой общины первый, самый большой и вкусный кусок брал удачливый охотник, следующие куски доставались его близким и людям, занимающим высокое место в родовой иерархии, а самым слабым и занимающим низшие ступени иерархии доставались объедки. Если же еды не хватало, то выживали сильные, а слабые, вымирали от голода, ибо на их долю объедков уже не хватало.

В общем не случайно "первобытный коммунизм", с образованием первых протогосударственных образований везде перерастал в аристократическое правление. Лишь много позже аристократические формы сменялись деспотией, рабовладельческой демократией, а в некоторых (особо приспособленных местах, вроде торговых республик) они доживали до феодализма и даже переживали феодализм (Венеция прожила от поздней античности до начала XIX века, когда её упразднил Наполеон, чтобы уплатить её территорией Австрии за Бельгию).

Аристократическое правление абсолютно имманентно тому, что мы называем "первобытным коммунизмом". Просто с появлением минимального прибавочного продукта (хотя бы еды, которую можно запасти впрок в виде одомашненного скота или захваченных на войне пленников) он полностью оседает в руках верхушки родовой иерархии (самых мудрых, самых сильных, самых уважаемых). Вначале она присваивает право единоличного распоряжения этим продуктом, а затем он переходит в её собственность. Единичные аристократические роды Одиссеев, Ахиллесов и Агамемнонов ("хитроумные герои", естественно ведущие свой род от богов) возвышаются над остальным обществом, опираясь на узкую прослойку своих дружинников (самых сильных и хорошо вооружённых).

Если экстраполировать этот опыт на коммунистические режимы ХХ века, то мы обнаружим, что любой коммунизм по своей сути является первобытным и в условиях развитой цивилизации (когда нет недостатка в прибавочном продукте) стремится перерасти в аристократическое правление. "Мудрые герои-революционеры" в лице правящей партии (как правило единственной) концентрируют в своих руках вначале распоряжение прибавочным продуктом: все получают свой минимальный "паёк" в виде платы за труд и некоторых социальных льгот, в особо бедных государствах, как в СССР в 1918-1920 годах, паёк может выдаваться в натуральном виде (еда, одежда), всем же "излишком" партийная аристократия распоряжается по собственному усмотрению, направляя его хоть на помощь революционному движению в Африке, хоть революционным германским рабочим, хоть бастующим английским шахтёрам, а хоть и на собственное потребление.

Со временем, сформировавшиеся наследственные партийные кланы "лучших людей страны" привыкают к тому, что весь прибавочный продукт и вся собственность в стране контролируется ими, начинают считать себя не распорядителями, а наследственными собственниками. У них возникает потребность привести юридическую базу в соответствие с фактическим состоянием дел, после чего возникает "перестройка". Она может проходить "по-горбачёвски", а может "по-сяопиновски", но её результат один – юридическое закрепление общественного неравенства. При этом, сам факт юридического признания реально существующих общественных отношений является шагом вперёд, поскольку открывает дорогу к приобретению собственности и общественного влияния для людей, не принадлежащих к прослойке коммунистической партийной аристократии. Следовательно начинают работать вертикальные социальные лифты и повышается конкуренция в борьбе за власть, на которую теперь могут претендовать не только представители "лучших родов".

Задача власти не дать "перестройке" сорваться в революционные перемены, не исправляющие перекосы в общественных отношениях, но уничтожающие страну. В Китае Дэн Сяопин изначально заложил страховку "от дурака", работающую до сих пор. Он перенёс политическую борьбу межпартийного уровня на уровень фракций единственной правящей партии, добившись таким образом как необходимой жёсткости, так и необходимой гибкости политического механизма.

В России Путин вынужден был исправлять огромное количество ошибок и перекосов горбачёвской и ельцинской эпох, получив в наследство от предшественников руины государства и общество, находящееся в готовности к началу войны всех против всех.

Загнать Россию в рамки однопартийной системы было уже невозможно. При этом практически весь партийный спектр стремился либо находиться в оппозиции власти (от жёсткой, до мягкой), либо дистанцироваться от неё (получая "плюшки" за правильные голосования, но подчёркивая что к принятию конкретных политических решений не имеют никакого отношения). Политическая элита не верила, что власть Путина продержится в имевшихся условиях относительно долгое время. Но Путин сумел создать крайне гибкую систему, умело балансирующую между различными политическими течениями, но способную проявлять необходимую жёсткость в условиях прямого противостояния внутреннему или внешнему врагу.

В ходе СВО эта система продемонстрировала высокие мобилизационные способности, а также способность к оперативному вскрытию и исправлению ошибок и слабостей. В то же время, учитывая особенность СВО, являющейся очередным актом борьбы нашего народа против интернационального русофобского нацизма, государственная пропаганда стала значительно чаще обращаться к символам Великой Отечественной войны. Поскольку же в 1941-45 гг. воевал коммунистический Советский Союз, секта "восстановителей СССР" (не в виде территориально империи, а в виде идеологизированного коммунистического государства) решила, что её время пришло и что вновь "перемен требуют наши сердца".

В войну всегда так или иначе вовлекаются широкие массы и окопное братство делает более популярными идеи социальной справедливости. Но война – наука убивать и выживать, формирующиеся на войне отношения носят экстремальный характер и противоположны тем, которые скрепляют общество в мирное время. Можно восхищаться фронтовой романтикой, но мало кто хочет провести всю жизнь в землянке на передовой. Люди воюют ради мира, а не ради того, чтобы война длилась вечно.

Соответственно, военные мобилизационные настроения, повышая жёсткость общественного ответа на внешнюю опасность (и тем самым делая полезное дело), одновременно наносят ущерб необходимой гибкости, позволяющей обществу выстраивать политический компромисс в который монтируются все течения, взгляды и идеологии, объединяясь идеей позитивного служения государству, а не разъединяясь идеей гражданской войны до победы одного "единственно верного учения". Поэтому сейчас российское государство озабочено не тем, чтобы ускорить "революционные преобразования", а тем, чтобы притормозить нетерпеливых, не давая плодотворной эволюции сорваться в очередную катастрофическую революцию или перестройку.

Полка что схема работает. Даже процесс наказания нерадивых чиновников, проваливших порученное дело не изменился. Их, как правило, не снимают сразу. Во-первых, надо ведь найти замену, которая будет руководить лучше, а не хуже, а это не так просто – желающих поуправлять много, качественных, компетентных управленцев мало, а честных (хотя бы в своём кругу) и вовсе единицы. Во-вторых, несправедливо взять и бросить абсолютно нового человека разгребать авгиевы конюшни предшественников. Для начала надо заставить нашкодивших предшественников убрать за собой.

СВО, как любой экстремальный процесс, вскрыла не всегда заметные в мирное время недостатки. Но это не недостатки системы, это недостатки отдельных людей, занимающих ответственные должности в рамках системы. Сама же система продемонстрировала свою эффективность. Несмотря на ряд ошибок, допущенных конкретными людьми, несмотря на то, что России вместо короткого освободительного похода, поддержанного большинством украинцев, пришлось столкнуться с ожесточённым сопротивлением Украины, поддержанной коллективной военной, экономической и финансовой мощью Запада, система не только устояла, но смогла перейти в наступление, по ходу исправляя ране допущенные ошибки и устраняя их последствия.

Так что лучше думать не о том, как улучшить хорошее, а как сохранить от "улучшателей" лучшее из имеющегося.

С екатерининских времён Россия не обладала политической системой настолько гибкой и, одновременно настолько способной моментально мобилизоваться до состояния стальной жёсткости. Но Екатерина Великая имела дело лишь с верхушкой общества, ей надо было примирять противоречия лишь в элитной правящей среде, нынешняя же система имеет дело со всем обществом, во всём его единстве и борьбе противоположностей. И справляется. Это наследие путинского правления, которое необходимо сберечь, ибо именно оно делает Россию сильной. Огромная территория и неистощимые природные богатства не спасли Российскую империю, а затем и СССР от цивилизационных катастроф. Последнему не помогла даже "самая прогрессивная" идеология, самая мощная армия и самые многочисленные и профессиональные органы госбезопасности.

Только эффективное управление обеспечивает России победы и процветание. Но эффективно управлять способен и один человек, а вот преемственность эффективного управления обеспечивает только система, которую надо беречь.